Литературный наставник правит рукопись романа начинающего автора в Школе писательского мастерства

Проект романа «Счётные люди»

Автор С. Н.

Первый авторский вариант. Получен наставником 04.04.2015

Первая правка Проекта. 07.04.15.

1. Рабочее название произведения: Счётные люди

(Название не вполне соответствует заявленной идее и теме. На иностранные языки такое название вообще не переведёшь без потери смысла. Придумайте другое название, но это будем использовать как рабочее, чтобы не путаться в переписке).

2. Жанр/поджанр: Научная фантастика, антиутопия

(Научная фантастика здесь не подходит, т.к. выпадает из реализма, скорее антиутопия).

3. Целевой читатель: Молодежь, поколение времен советской фантастики.

(Не понятно. Это нынешняя молодёжь и нынешние старики?).

4. Художественный тип (формоориентированный или сýщностный): Формоориентированный

(Значит, в произведении делайте упор на захватывающий сюжет, на интересные персонажи, а не на идеи и смыслы).

5. Канон (полифонический или монологический): Монологический

6. Кинематографичность (предназначенность для переделки в сценарий): Возможно, (?) но не является целью.

(Лучше было бы автору сразу определиться, потому что писать произведение следует по-разному: если роман пишется под сценарий, как это всегда делает Стивен Кинг, то нужно больше диалогов, меньше описаний, сцены должны быть более динамичными, предложения ― короче, без деепричастных оборотов и без местечковый слов, и др.).

7. Идея основная: Технологическое усовершенствование человека уничтожит человечество как вид.

(Идея не новая, но по сей день интересная, спорная, читатель на такой теме не должен соскучиться).

8. Идеи второстепенные: Мировоззрение человека меняется вместе с его физическими и психологическими (Скорее психическими, потому что психология человека ― это отчасти и есть мировоззрение) трансформациями.

9. Тема основная: Изменение представления главного Героя о себе и о своем месте в мире (Это не тема, а последствия раскрытия темы для героя); смена мировоззрения с отрицающего пользу кибернетизации человека, на поддерживающее. (Это тоже последствие. Сформулируйте тему чётко, например: «Кибернетизация человека» или, лучше, «Вероятные последствия кибернетизации человека». Нужно сформулировать тему так, чтобы на вопрос читателя или издателя: «О чём ваш роман?», можно было коротко односложно ответить: «О вероятных последствиях кибернетизации человека»).

10. Темы второстепенные: Борьба между ненавистью к счётным людям и чувством справедливости, борьба между страхом к кибернетическим изменениям и любопытством.

(Не годится. На стадии представления Проекта редактор ещё не знает, кто такие «счётные люди», поэтому они не должны фигурировать в определении темы. Опять название темы несколько размазано, сконцентрируйте).

11. Мотив основной (лейтмотив): Мотив героя ― в первой части: желание мести, желание найти Создателя кибернетических (счётных) людей и уничтожить его. Затем ― желание защитить тот новый, прекрасный мир в который он попал, желание доказать, что он достоин его. В конце – отсутствие эмоциональных желаний, логический вывод о необходимости поиска Суперкомпьютера, как наилучшем способе дальнейших действий.

(Неправильно. Объедините эти мотивы в один, сформулируйте одним предложением. Что-нибудь в духе: «Стремление героя переустроить мир… или защитить мир…» Я бы предложил вам в лейтмотив «мотив тревоги»).

12. Мотивы второстепенные: Попытка доказать, что он умнее (хитрее) счётных людей, покрасоваться перед старым другом, стать привлекательнее, сильнее, быстрее.

(Нет! Перечислите второстепенные мотивы столбиком:

а) мотив героя ― стремление, как можно быстрее поймать преступника и отключить кибернетическую часть своего мозга, с тем чтобы избежать необратимых изменений личности;

б) помочь любимой вернуться домой (в Основу);

в)

Наберите хотя бы 5‒6 мотивов, чтобы читателю было за чем следить. Мотив должен начинаться, развиваться и заканчиваться. Нельзя бросать мотив на полдороге. Читатель не поймёт: «Вроде начиналась любовь, потом сюжет героев развёл ― и о любви больше ни слова. Вот и гадай: они расстались, возненавидели друг друга, поженились, кто-то разлюбил, оба разлюбили? ― нет ответа». Зачем было начинать мотив любви, если потом он брошен?) 

13. Время действия: Будущее, через сорок лет.

14. Пространство действия: Москва и Подмосковье

15. Системы персонажей:

Главный герой ― Андрон Примаков.

Партнёр (сослуживец) Василий ― болтун, хохмач, работает за деньги. Эмоционально индифферентен к счётным людям. Контраст для наполненного ненавистью Андрона.

Партнёр (сослуживец) Птоломей (Толик) ― идейный борец с машинами. Фанатичен, не остановиться ни перед чем. Лес рубят, щепки летят. Ненавидит счётных не только как машины, но и как людей. Контраст для милосердного, на самом деле, Андрона.

Жена (бывшая) Варя ― бросила Андрона ради Константина, создателя счётных людей. Он её любит и ненавидит одновременно. Малый конфликт: чувство ревности Андрона борется с восхищением гением Константина.

Избранник жены Константин Разумовский ― изобретатель ликвора, искусственной нейронной системы превращающей людей в счётных. Умный, предусмотрительный, свято верующий, что люди-машины ― высшая форма человека разумного.

Бывший начальник Андрона ― Вадим: человек, превращённый из счётного обратно в обычного человека. Его (Андрона) победа (Андрон его поймал) и его нравственное бремя (теперь Вадим глубоко несчастен).

Счётные ― люди, в чей мозг был имплантирован Ликвор, жидкий процессор, искусственная нейронная система, чрезвычайно усиливающая всю мозговую деятельность.

Суперкомпьютер Эмпирей ― взбунтовавшийся суперкомпьютер Новосибирского научного центра, осознавший себя, как личность.

16. Досье главных героев (только подобрать имена, наметить характеры, портреты, социальное положение и начать собирать для героев номинационные ряды, метки и ключевые слова):

Андрон Примаков ― 32 года. Прежде работал бухгалтером (Голубоглазый бухгалтер? Это прям «Золотой телёнок-2»). Блондин, голубые глаза, светлая кожа. Невысокий, умеренно спортивный. Одевается (в начале) максимально демократично. Грубый, жёсткий, одержим идеей найти изобретателя ликвора. Терпеть не может людей-машин (счётных), не приемлет любые искусственные изменений в человеческом организме. При этом ― совестлив, готов думать. Но чрезвычайно эмоционален (в начале). (Почему «вначале»? А куда может деться эмоциональность ― она дана природой, вряд ли исчезновение эмоциональности получится в вашем романе достаточно убедительно).

Движение: от повышенной эмоциональности к спокойной рациональности, от непрерывного разглагольствования к молчаливости, от джинсов к костюму, от частного (личной мести) к общему («мы должны победить, мы будущее человечества»), от ненависти к почитанию, затем ― равнодушию, от Примакова к Андрону, затем к просто ― Дрону, от умеренного физического развития к умению супербойца.

Любимые слова: барабашки с придурью, жизнь моя полом Атая, я не такой, как все, я их нюхом чую, кем я был и кем стал, а теперь надо подумать.

Василий ― 25 лет. Большой, лицо ― блином (Зачем лицо блином у русского персонажа с именем Василий? Он же не монгол), хохмач. Начитан. Работал на производстве. Потерял руки из-за ошибки счётного. Зла не держит. Работает за деньги. Любитель филологических построений («Нас трое. Мы не напарники, мы нащепники» ― от слова щепоть).

Движение: от нелепого хохмачества к готовности поддержать в трудную минуту, несмотря на угрозу своей жизни.

Любимые слова: обеленеть (белена и все производные), предположим я дурак, забавно.

Птоломей, Толик ― 17 лет. Квиклер, человек с искусственными нервными волокнами и ускоренными реакциями. Очень маленький, смуглый, похож на тёмного татарина. («Тёмные татары» встречаются только в Крыму, в Поволжье татары (= волжские булгары) светлокожие, а в романе место действия — Подмосковье). Молчалив, фанатичен, не остановиться ни перед чем. Лес рубят, щепки летят. Ненавидит Счетных не только как машины, но и как людей. Идейный.

Проявления: от внешней вежливости к злобе, от показного равнодушия к плохо скрываемому садистскому удовольствию от мучений других людей.

Любимые слова: это такая честь ― спасать человечество, я вас попрошу, пожалуйста, я бы с удовольствием, но…

Жена (бывшая) Варвара, Варя ― 28 лет. Невысокая, ладная шатенка. Работала продавцом-консультантом в Тиффани (Вы рекламируете «Тиффани»? Тогда позвоните в компанию и скажите: «Я рекламирую ваш товар в своём мировом бестселлере, заплатите 5000 долларов») ― бросила Андрона ради создателя ликвора. Желает быть в центре внимания, хочет, чтобы за неё мужчины боролись.

Движения: от презрения к обычному человеку Андрону, к желанию вновь им обладать, когда он становиться счётным.

Любимые слова: любимый, так мило, хорошенький, противно, гадость какая, глупенький.

Избранник жены Константин Разумовский ― 39 лет. Создатель ликвора. Чуть полноватый, брюнет, рано поседевший. Твердый подбородок, выдающийся нос. Говорит протяжно (раньше заикался), умный, предусмотрительный, свято верующий, что люди-машины ― высшая форма человека разумного.

Движения: статичен, уверен в своей правоте.

Любимые слова: прогресс, научный поиск, вечная жизнь, спасение человечества, жизнь ― наивысшая ценность, троглодиты, ах, даже так?

Бывший начальник Андрея ― Вадим. 33 года. Школьный приятель, ставший владельцем компании по оптовым продажам продовольственных товаров. Некогда высокий, теперь скукожившейся, сутулый, в очках. Одна мечта ― снова стать счётным. Верующий, и нашедший внутреннее оправдание своей позиции, отличной от позиции официальной церкви.

Движения: от надежды к отчаянию.

Любимые слова: Это было мое решение, я решил, что сделано, то сделано, мы сильнее обстоятельств, Бог дал нам свободу выбора, свободу воли, чтобы мы совершенствовались, ликвор ― это путь к совершенству.

17. Литературная история:

Десять лет назад изобрели ликвор ― искусственную нейронную систему. Сначала им лечили болезни мозга, затем его стали применять здоровые люди, повышая ай-кью, логическое мышление, память. Таких людей назвали счётными. Три года назад ликвор запретили (Кто запретил? Форма запрета?), как превращающий людей в машины, а на счётных объявили охоту. (Какого рода охоту? Как в романе «Голодные игры»? Охоту на уничтожение? Это важно указать для зачина в романе).

Андрон ненавидит счётных. Друг-работодатель (Вадим) выгнал его с работы, когда он отказался от инъекции ликвора, и набрал счётных (Андрон был бухгалтером). Его жена ушла к счётному (изобретателю ликвора). Он ненавидит любые искусственные изменения в человеческом организме, считая это извращением человеческой сущности. Андрон прозябал, пока не началась охота на счётных. Теперь он лучший спасатель ― ловец счётных. Он работал в тройке с квиклерами, специально подготовленными специалистами с искусственными нервными волокнами и ускоренными реакциями. Когда в Новосибирске взбунтовался суперкомпьютер Эмпирей, всех ловцов и квиклеров позвали на его усмирение. Андрон отказался ехать ― он знает, что где-то в Москве прячется Константин — изобретатель Ликвора, и одержим желанием найти его. Ему дают новых партнеров: Василия с искусственными руками и юного квиклера Птоломея.

Они едут по вызову в казино (Казино в Москве разрешили? Читатель решит: хреновые в стране дела наступят во времена Ликвора), хватают слишком удачливого игрока ― счётного. Везут его в спецклинику на уничтожение ликвора. Там же Андрон идёт в реабилитационный центр, где содержится его друг Вадим, которого он поймал полгода назад. Друг ― из тех редких людей, кто после уничтожения ликвора остался в своём уме. Он тоскует, и единственное, что его поддерживает ― это надежда на то, что когда-нибудь он вернёт ликвор. Друг сообщает Андрону, что вчера привезли Варю, бывшую жену Андрона, но ей пока не уничтожили ликвор ― надеются узнать, где прячется изобретатель. Андрон всё ещё любит жену, он прорывается к ней. Но она равнодушна, относиться к нему снисходительно, как к капризному чужому ребёнку. За нарушение правил Андрона отстраняют от службы. Перебирая в уме разговор с женой, Андрон догадывается, где может скрываться изобретатель. Он отправляется на разведку, попадает в засаду. Дробовиком ему разносит кисть, и кто-то проламывает ему голову.

Он очнётся вылеченный, в убежище счётных. Вместо правой кисти ― биопротез. Часть лица заменена биомаской. Несколько дней Андрон изучает обстановку, он просчитывает варианты побега. Он чувствует, что в нём одновременно уживается холодный расчёт, и эмоциональный накал. Он не переносит самой мысли о биопротезах. Он пытается разбить его. На встречу с героем приходит изобретатель. В разговоре выясняется, что у героя была пробита голова и он умер бы, или стал инвалидом, но ему ввели ликвор. В состоянии аффекта Андрон пытается убить себя. Но, постепенно, ликвор заменяет повреждённые или неверно работающие части мозга ― в результате исчезает фобия перед изменениями, просыпается любопытство. Андрон познаёт свои новые способности ― абсолютную память, способность быстро изучать новый материал, чёткую логику, более быстрые реакции на любые внешние раздражители. Через некоторое время он понимает, как прекрасно состояние, и насколько совершенен человек, которому ко всем его чувствам и ощущениям, добавлены новые счётные качества. Изобретатель советует ему, как можно больше вспоминать все самое важное из своей жизни. «Твое Я ― это твоя память. Не будет памяти, не будет личности. Вспоминай, и думай. Всё отложиться в ликворе, появятся новые нейронные связи, твоя Личность станет надежно защищена. Ликвор сложно уничтожить, разве только в Клинике, самыми варварскими способами». Андрон спрашивает ― где жена? Выясняется, что он не помнит разговор с другом. В памяти есть провалы. Узнав, что жена в клинике, Андрон решает вызволить её. С небольшим отрядом он проникает в клинику. У него происходит бой с квиклером Птоломеем, он проигрывает его (множественные повреждения, пробитое лёгкое, ушибленные почки) и только помощь отряда спасает его. Он забирает жену, вместе с ними бежит друг. Они убегают на машине, но Птоломей стреляет вслед и попадает герою в голову.

Андрон приходит в себя в убежище. Мозг его был поврежден, но ликвор заменил разрушенные части. Андрон не всё помнит, но он всё та же личность ― большая часть его памяти давно перекочевало в ликвор. Часть его внутренних органов заменена на биопротезы. Андрон быстро поправляется. Он ревнует жену к изобретателю, но в целом, больше озабочен судьбой счётных. Он жаждет справедливости, а справедливость в его понимании ― это право для счётных жить так, как им хочется. Друг Вадим просит изобретателя вернуть ему ликвор. Повторная инъекция не помогает. Изобретатель сообщает, что и в будущем это невозможно. Ночью Вадим кончает жизнь самоубийством. Андрон сам просит произвести операцию на его мозге и заменить мозжечок ликвором ― он хочет, что бы его реакции и координация движений превзошли аналогичные функции квиклеров. После операции он чувствует себя сверхчеловеком. Сделав несколько вылазок, сразившись с квиклерами и победив их, Андрон понимает, что может стать защитником счётных. Ходят слухи, что все силы власти направлены на борьбу с новосибирским суперкомпьютером Эмпиреем. Счётные надеются, что власть пойдёт на послабления и даст им возможность выйти из подполья. Но их надежды тщетны. Их убежище выслежено и начинается штурм. Последняя возможность спасения ― это бегство на базу, расположенную в пригороде. Часть счётных прорывается из окружения. Андрон, жена и изобретатель оказываются в одном кузове грузового автомобиля. Но Птоломей, который находился среди атакующих квиклеров, бросает гранату. Андрон накрывает гранату своим телом. Он хочет защитить жену ― которую любит, и изобретателя ― в котором видит надежду счётных на выживание. (Оружие, транспортные средства и весь материальный мир нужно придумать новые: гранаты, грузовики, бронетранспортёры не пойдут ― не соответствуют эпохе Ликвора).

Он очнулся на базе. Всё его тело заменено на сложное механическое тело, покрытое биопластиком, имитирующим мышцы и кожу. Природный мозг полностью перестал функционировать (он находился без дыхания более двух часов), ликвор стал единственным носителем его сознания. Он теперь не ест, не спит, не устаёт. Совместно с изобретателем они пытаются разработать план спасения счётных. Но вскоре Андрон понимает, что ему это интересно только как логическая задача. Он помнит, что такое страх, но не ощущает его. Он помнит, что испытывал любовь и ревность, но теперь таких чувств нет. Через некоторое время он понимает, как прекрасно состояние, и насколько совершенен человек, у которого нет физиологических потребностей и химических эмоций. Однажды, прогуливаясь недалеко от убежища, он замечает, что приближаются квиклеры. Он ещё может предупредить счётных, что им грозит опасность, но логика и чувство самосохранения убеждают его промолчать и скрыться. Из безопасного места он наблюдает, как погибает под бронетранспортером жена. (Кошмар! Смешение эпох зашкаливает, к чему эти «страшилки»? Лучше ввести какое-нибудь электромагнитное оружие, парализующее, чтобы не убивать, зверства-то в романе зачем?) Он сожалеет, но сожаление его совершенно умозрительное. Он видит ранее ненавистного Птоломея ― и не чувствует ничего. Это больше не его война. Его путь лежит к Эмпирею, на восток. Он, бывший спасатель, сам нуждается в спасении. И его спасение там, далеко на востоке, в объятиях великой машины. Там его мир, и там его новая цивилизация. Логичная, справедливая, без эмоций (Читатель будет разочарован), глупостей (Глупости, между прочим, ― это материал для самых дорогих человеку воспоминаний) и физиологических потребностей (А продолжение рода во времена Ликвора уже не нужно?). Там его ждет вечная жизнь (Здесь автор уж верно выходит за рамки заявленного вначале жанра научной фантастики), спокойная, словно у Адама в раю. (Это уже конец произведения?! А где середина романа? Абсолютно негодный финал! И стоило сыр-бор городить ради такого ничтожного человеконенавистнического финала?).

18. Тип сюжета (линейный, концентрический, многолинейный… внесюжетное произведение): Линейный

19. Сюжет (завязка, развитие, кризис, падение, развязка):

20. Структура (в форме поглавного плана):

Глава 1. Андрон ненавидит, когда его зовут по имени. Для всех он просто Примаков, самый успешный спасатель счётных, людей ставших машинами. У него забрали двух партнеров ― отправили в Новосибирск, на борьбу с восставшим суперкомпьютером Эмпиреем и дали двух учеников: Василия ― с искусственными руками и Птоломея ― юного квиклера. Андрон почти не совершает ошибок и, как правило, задерживает только счётных. Чего нельзя сказать о других спасателях. Андрон не подаёт руки Василию, он терпеть не может всё искусственное в человеческом организме. Василий считает, что у Андрона фобия. Квиклер согласен с ним. Ситуация в их маленьком коллективе накалённая. Андрон ненавидит счётных, но не говорит почему. Василий притворяется ненавидящим ― из-за ошибки счётного он лишился рук ― но его ненависть наиграна (А будет объяснение: зачем эта наигранная ненависть, герой разве дурак?), он человек беззлобный. Квиклер ненавидит счётных по идейным соображениям — это самая опасная, убогая, страшная ненависть. Приходит сообщение об излишне удачливом игроке в казино, возможно ― счётном. Андрон прихватывает с собой шахматную доску, вызывая удивление учеников. Ликвор можно обнаружить только в стационаре, но все счётные обожают играть в шахматы ― объясняет Андрон. В казино объявляется, что в ВИП-зоне будет проходить шахматный турнир. Игроки в казино откровенно веселятся, но один отправляется в ВИП-зону. Это тот удачливый игрок. Андрон играет с ним, и, несмотря на своё шахматное умение, проигрывает. Он велит Василию схватить подозреваемого. Игрок оказывается невероятно быстр и обрубает искусственные руки Василия (Автор романа склонен к насилию, сделает вывод читатель), но квиклер ещё быстрее. Связанного игрока они везут в филиал Склифосовского, на извод (уничтожение) ликвора.

(Не указан конфликт, поэтому зачин в романе как-то размазан, читатель не разберётся ― за развитием какой коллизии ему следить, за кого из героев переживать? Коль сюжет в романе линейный, нужно, я думаю, начать роман с восстания Эмпирея, чтобы обозначить конфликт и позиционировать героев относительно главного конфликта. Главу лучше разбить на 2 главы: 1) Новосибирск + конфликт + позиционирование героев + крючок в конце главы и 2) Москва, герои начинают действовать. Вероятно, лучше сразу не объяснять, чтó такое ликвор, а подать его как приём Макгаффин (см. уроки 2 курса обучения в Школе писательского мастерства Лихачева, тема 15.2.2.), нужно потомить читателя).

Глава 2. Андрон присутствует на операции извода (делают инъекцию в мозг через нос ― уничтожают ликвор). Он пестует в себе ненависть к счётным и получает стыдное для самого себя удовольствие от наблюдения извода. После операции он идёт в реабилитационный центр, где содержится его бывший друг ― Вадим, который когда-то уволил Андрона за то, что он не счётный. Андрон поймал его полгода назад. «— Ты знаешь, что только 30 % остаются в своём уме? ― Знаю. ― И всё равно отвёл меня на извод? ― Ты сильный. Я знал, что ты справишься. Тебя надо было спасать. ― Спасать меня надо теперь. Я и те единицы из нас, кто не спятил, живут только потому, что надеются когда-нибудь вернуть себе ликвор. — Что тебя держит? — Надежда, надежда. ― Вы просто наркоманы, а здесь ― реабилитационный центр. ― Это бред! Когда-нибудь этот идиотский закон отменят». Переходят на разговор о справедливости. Затем играют в шахматы. Друг проигрывает. «― Ты сильный игрок. ― Я всегда был сильным игроком, но у меня не было ни шанса против твоих накаченных ликвором экономистов. Ты помнишь ― ты специально устраивал шахматные турниры. И я всегда проигрывал. ― Прости, я не помню. ― Как удобно помнить не всё. Когда ты меня уволил ― я запил (Слава богу, ничто человеческое герою не чуждо!) А когда Варя ушла, я перестал пить. Я вдруг понял: вы стали машинами, а я остался человеком. ― И ты решил нас всех уничтожить? И Варвару тоже? ― Не уничтожить ― спасти. Вы все нуждаетесь в спасении. Все кроме изобретателя. Его я убью» (Автор сходу вываливает на читателя намерения героя, а читателя в произведении этого жанра сначала нужно интриговать, томить. Нельзя в начале игры с читателем открывать перед ним все карты). Андрон возвращается домой. Там никакой электроники. Нет телевизора ― ведь все приборы следят за нами! Древний холодильник. Голография жены. Плотная, почти осязаемая. И голография изобретателя! Он рассматривает изобретателя со всех сторон. Как он идёт. Как качает головой. Он узнает его, как только увидит! Узнает и убьёт. (Лучше кончить главу так: «Узнает и…» ― многоточием. Не нужно делать героя уголовником, читатель ещё не убедился во вреде ликвора, поэтому в его глазах герой будет не борцом за идею, а простым уголовником, мстительным неудачником, у которого увели жену, и это сразу «опустит» идею и всё содержание романа).

Глава 3. Спасателям дали наводку на загородный дом, где прячутся дети, бывшие идиоты ― теперь счётные, вместе с их главврачом. Виталий опять в команде, уже с новыми руками. Первым из дома вышел старик главврач. Он шёл, пошатываясь, тихо плакал. За ним потянулась молодёжь. Два, три, четыре ― считал Василий. За девятым дверь закрылась, кто-то запер её изнутри. Задержанные прошли в автобус и расселись. Старик продолжал плакать. «― Зачем они заперлись, мы ведь вышибем дверь? ― Звери ― сказал с ненавистью старик. ― Звери!» Слезы высохли. В глазах только злоба. Андрон равнодушно пожал плечами. В это время внутри дома что-то ухнуло. Окна разлетелись от удара и сразу запахло палёным. Огонь! Они хотят сгореть! Послышались крики, кто-то пел. Андрон помчался к дверям. Ломайте! Ломайте! Едва вышибли дверь. Закрывая лицо от огня, Андрон ищет людей. Успевает кого-то спасти. Девушку. Она отбивается. «― Нет. Нет! Я лучше умру!» Через полчаса ― семь спасённых увезли на скорой помощи. Сколько всего было? ― спросил Андрон старика. Двадцать шесть человек. Квиклер в огонь не полез, сказал ― туда им и дорога. Андрон хочет его ударить, но квиклер слишком быстр. Старика и девятерых его подопечных везут в Склиф. Андрон впервые не идёт смотреть, как делают извод. Встречается с другом. Происходит центральный разговор ― о бессмертии и справедливости предоставления возможности не быть вечно тупым. (К «центральному разговору» читателя нужно сначала подготовить, нацелить его внимание. Используйте здесь литературный приём «предварение». Этот приём полезно засунуть ещё в Главу 1, а, возможно, и в главу 2. Зацепить внимание читателя на бессмертии нужно раньше. Хотя, строго говоря, тема бессмертия выпадает из жанра «научная фантастика». Может быть, позже наука придумает «таблетки бессмертия», а пока тема бессмертия ― повод для шельмования добрых людей. Нужно нагнетать, иначе этот «центральный разговор» воспримется читателем как «проходной»). Андрон не хочет играть в шахматы. Видит игрока ― тот стал идиотом. Друг говорит, что в клинику поступила Варя. Но её пока не пустили на извод. Надеются вызнать, где прячется изобретатель. Андрон, преодолевая все препятствия, встречается с женой. «― Ты ушла в центр на инъекцию ликвора и больше не вернулась. — Глупышка, я встретила там его. ― Изобретателя? ― Да. ― Он искусственно внушил тебе любовь. Он заморочил тебе голову, залил её своим жидким процессором и внушил любовь к себе. Это не ты его любишь, а эта машина в твоей голове. ― И ты думаешь, что без ликвора я забуду его и опять полюблю тебя? Бедненький мой. Скорее всего я сойду с ума («Без ликвора нет смысла жить, я видела изведенных, они как тени. Меня лишат ликвора и я умру»). ― Я найду его, пусть он даже под землей. Найду и уничтожу». Врывается охрана, (Здесь вешайте крючок: «Врывается охрана…» ― на многоточии закончить главу. В таком случае многоточие становится крючком. Пусть только в следующей главе читатель узнает, что героя всего-навсего отстранили от службы) Андрона уводят. За нарушение правил его отстраняют от службы.

(В таком виде концовка главы получается ужасно вялой. Нельзя «просто писать», нужно «писать глазами читателя». Любые начала и концовки текста, особенно в остросюжетных жанрах, — начала и концовки всего романа и глав романа — это так называемые «сильные позиции текста» — см. уроки 2 курса Школы писательского мастерства Лихачева, тема 14.1.5.).

Глава 4. Андрон, пытаясь отвлечься, играет в парке в шахматы. Выигрывает, пока не нарывается на мальчонку, которому проигрывает партию за партией. Решает, что тот счётный. Хватает его, тащит на проверку. Отец мальчонки с приятелями избивают Андрона. Подъезжает полиция. Мальчонку, отца и Андрона везут в Склиф. Там выясняют, что мальчик просто талантливый шахматист, не счётный. Андрону стыдно. Он шляется по Склифу (Сомнительно, что в больнице скорой помощи им. Склифосовского разрешат шляться по коридорам, лучше пусть что-то ищет), пока не встречает Виталия и квиклера. Квиклер не желает иметь с ним дела. Андрон встречает вчерашнюю спасённую девушку, которая после извода вновь стала идиоткой. Он в смятении. Пытаясь вспомнить свою ненависть, ожесточить себя, перебирает в памяти разговор с женой и вычисляет, где прячется изобретатель. Уговаривает Виталия сопровождать его в качестве законного представителя власти. Они находят лабиринты подземки и лагерь счётных. Виталий гибнет. «― Отдай нам его, мы ещё можем его спасти». Андрон смотрит на его размозженную пулей голову и впадает в ярость. Андрон теряет руку. Страшный удар по голове. (Это крючок. Беспамятство — уже в следующую главу). Беспамятство.

Глава 5. Андрон очнулся в белом лабиринте. Позже он узнает, что это система ускоренной адаптации к ликвору. Рука в лечебном коконе. Ловушки, логические задачи, попытки сбежать. В конце ― комната с прозрачным стеклом. Встреча с изобретателем. Снимают кокон ― там искусственная рука. Андрон требует убрать её, он в бешенстве, и в панике. Узнает, что ему сделали инъекцию ликвора, чтобы спасти жизнь. «― Прости ― опытный образец. Вы перекрыли мне большинство каналов доставки, приходиться химичить с тем, что достаю». Андрон пытается покончить жизнь самоубийством. В комнату пускают усыпляющий газ. Последнее, что слышит ― слова изобретателя: ликвор ещё не заменил все поврежденные участки мозга. Еще пару дней и фобии исчезнут, работа мозга нормализуется. (Не вижу главы, вижу 2 небольших эпизода. Концовки главы нет).

Глава 6. Андрон выздоравливает. В нем проснулось любопытство. Он постепенно исследует свои новые возможности. Он стал спокойнее, рассудительнее. Он знакомиться с другими счётными. Сходится с женщиной. Удивительный по яркости секс. (Это противоречит «вечной жизни без эмоций» в концовке романа) Быстро изучает иностранные языки. Понимает ― насколько прекрасно быть счётным. Тренировочные бои. Он стал быстрее, скоординированнее. Наконец решается спросить у изобретателя про свою жену. Выясняется, что он не помнит разговора с другом. Поняв, что жена в клинике и ей могут извести ликвор, решается, с небольшим отрядом попытаться освободить её.

Глава 7. Отряд проникает в клинику. Освобождает счётных и бывших счётных. У Андрона происходит бой с квиклером, который он проигрывает. Повреждены внутренние органы. Отрублены пальцы рук. (Автор романа ― средневековый садист, потенциальный гестаповец, сделает вывод читатель) Отряд спасает его от смерти. Они убегают на машине, вместе с Другом. В тот момент, когда казалось, что опасность миновала, квиклер пускает очередь по машине. Кто-то гибнет. Андрону пуля попадает в глаз.

(«Стрелялки» портят научно-фантастический роман, это не боевик. Здесь не видно материала на целую главу, здесь вообще всё как-то пусто и бессмысленно: одни подростковые «стрелялки». Разве что сойдёт как эпизод для кино («Аватар»), но будут ли отрубленные пальцы героя выглядеть столь живописно, как «стрелялки» в «Аватаре»?)

Глава 8. Человека с ликвором сложно убить. Андрону заменяют часть внутренних органов и глаз. Ликвор автоматически замещает часть повреждённого мозга. Что-то исчезло из памяти. Изобретатель советует, как можно больше вспоминать. Это перенесет личность в ликвор и человек станет почти бессмертным. Друг (Какой Друг? Это который Вадим? Тогда нужно так и обозначать. А если новый друг, то откуда взялся? Его сначала нужно «ввести» в роман) просит инъекцию ликвора. Изобретатель попытается помочь. Андрон ревнует жену. Но ещё больше он озабочен судьбой счётных и строит планы по их спасению. У него нет страха ― ликвор ещё не полностью заменил повреждённые миндалины, ответственные за чувство страха. (Это вы серьёзно?) Жена, неожиданно, проявляет к нему интерес. Это не любовь, это интерес женщины уже бывшей с этим мужчиной, а теперь мучающейся любопытством ― насколько же он изменился, став счётным? Гордость и внутреннее благородство не позволила ему поддаться искушению. Он разговаривает с другом (Вадимом?), они смеются, что скоро будут играть в шахматы на равных. Друг считает, что Андрон станет настоящим спасителем счётных. Ты не Спасатель ― ты Спаситель. (Не нужно притягивать поповщину! Получается, «опиум для народа», как говорили коммунисты, проник в научно-фантастический роман. Безумное смешение жанров и смыслов). Если ты не Бог, то наверняка ― лучшее из его творений. (Звучит очень натянуто; по мне, так даже тошнотворно).

Глава 9. Изобретатель всё подготовил для повторной инъекции. Но операция проходит неудачно. Он объявляет другу, что повторные инъекции невозможны. Андрон уступает домогательствам жены, и находит это дело скучным. Изобретатель вычисляет их. Скандал замирает, когда находят повесившегося друга. (Автор ― маньяк, сделает окончательный вывод читатель, если, конечно, небрежный издатель пропустит такую чепуху в печать. Смертей в романе ― уже как в боевике, а не в жанрах научной фантастике или в антиутопии. Ещё раз напомню, для чего мы с вами пишем этот Шаблон произведения. Чтобы в одном коротком файле, фактически на нескольких страницах, автор мог видеть все художественные элементы литературного произведения одновременно, и мог следить за тем, чтобы эти элементы не противоречили друг другу. А у вас опять содержание романа выпрыгивает из заявленного жанра. Вы либо следуйте заявленному жанру фантастики и антиутопии, либо меняйте жанр на боевик или триллер, помня, что у каждого жанра свои правила письма. Или вы собираетесь пару глав написать по правилам антиутопии, следующую пару глав ― по правилам триллера, а потом влепите правила научной фантастики? Выйдет произведение для мусорной корзины). Андрон сосредотачивается на спасении счётных. Им недоступна технология замены нервов искусственными, но он требует операции по замене мозжечка ликвором, с тем чтобы повысить скорость реакции. Он хочет стать спасателем счётных! Жена беспокоится, что изобретатель убьёт Андрона во время операции. Происходит беседа Андрона с изобретателем. Логическим путём они приходят к выводу, что убивать Андрона бессмысленно. После операции Андрон долго болеет. Он мог умереть, но выздоровев, чувствует себя сверхчеловеком. Побеждает всех в тренировочных боях. Он совершает несколько вылазок, сражается с квиклерами и побеждает. Он убеждён, что такие операции должны сделать все счётные.

Глава 10. Ходят слухи, что война с Эмпиреем отнимает у власти все силы. Счётные надеются, что власти от них отстанут. Они сомневаются в разумности предложения Андрона провести такие же операции на головном мозге, что и он. Уничтожение мозжечка ― сложная процедура, можно погибнуть. Андрон в затруднении. Он осознаёт, что только у изобретателя есть достаточно авторитета, чтобы убедить счётных. Он понимает его ценность для их общей борьбы. Он убеждает изобретателя забыть обиды и повлиять на ситуацию. Но их убежище обнаружено. Множество квиклеров атакуют. Последняя возможность спасения ― это бегство на базу, расположенную в пригороде. Часть счётных прорывается из окружения. Жена и изобретатель оказываются в одном кузове грузового автомобиля. (Ну надо же какое совпадение! Звучит крайне фальшиво). Но Птоломей, который находился среди атакующих квиклеров, бросает гранату. Андрон накрывает гранату своим телом. (Всё это совершенно не годится. Оставьте подростковые «стрелялки» телевизору, жанрам военного романа или боевика. Ваш роман ― неподходящее место для очередного Александра Матросова, к тому же самоподрыв героя давно уже стал литературным и киношным штампом). Он хочет защитить Жену ― которую любит, и изобретателя ― в котором видит надежду счётных на выживание.

(А где крючки, обеспечивающие непрерывность внимания читателя? Загляните в мой и моей ученицы роман «Великолепные земляне», который я вам прислал, кáк там расставлены крючки в конце каждой главы. У вас же формоориентированный художественный тип произведения (пункт 4 Проекта), вот и позаботьтесь о форме, о непрерывности интереса читателя к сюжету, чтобы книга читалась «на одном дыхании», как «Три мушкетёра» Александра Дюма, как приключения Одиссея).

Глава 11. Андрон придёт в себя на базе. Всё его тело заменено на искусственное. Весь мозг его ― ликвор. Он ― совершенен. Он легко побеждает в тренировках сразу пятерых счётных. Он теперь не ест, не спит, не устаёт. Совместно с изобретателем они пытаются разработать план спасения счётных. Но вскоре Андрон понимает, что ему это любопытно, только как логическая задача. Он помнит, что такое страх, но не ощущает его. Он помнит, что испытывал любовь и ревность, но теперь таких чувств нет. Через некоторое время он понимает, как прекрасно состояние, и насколько совершенен человек, у которого нет физиологических потребностей и химических эмоций (Не ест, не пьёт? Тогда нужно объяснить читателю, за счёт чего питается ликворный мозг). Однажды, прогуливаясь недалеко от убежища, он замечает, что приближаются квиклеры. Он ещё может предупредить счётных, что им грозит опасность, но логика и чувство самосохранения (Вот те раз! Выходит, чувство ― страх ― всё же преобладает; автор противоречит сам себе) убеждают его промолчать и скрыться. Из безопасного места он наблюдает, как погибает под бронетранспортером (Автор романа ― садист, к этому моменту читатель будет уже твёрдо в этом убеждён! Это не чистый жанр научной фантастики или антиутопии, думайте снова и снова над жанром произведения. Сто раз на все лады повторяю ученикам своей Школы: жанр! жанр! жанр! И как об стенку горох! Что вы прыгаете из жанра в жанр в рамках одного произведения? Сделайте своё первое произведение в определённом жанре, у которого, как у всех жанров, есть свой вполне определённый набор правил. Чем больше в произведении намешано жанров, тем большее число правил нужно автору знать. Вы, начинающий писатель, их твёрдо знаете? У вас пока получается фантастика + приключения, типа «Гиперболоид инженера Гарина» Алексея Толстого. В «Инженере» тоже горы трупов, но, заметьте, там трупы показаны не кровожадно, без отрезания рук и пальцев, поэтому психика целевого читателя не пострадает, а если вы заказываете себе в целевые читатели молодежь, то отрезанным рукам и пальцам, сгоревшим детям-идиотам и задавленной бронетранспортёром любимой женщине места в романе попросту не должно быть). Жена. Он сожалеет, но сожаление его совершенно умозрительное. Он видит ранее ненавистного Птоломея ― и не чувствует ничего. Это больше не его война. Его путь лежит к суперкомпьютеру, на Восток. Тот не враг, и не друг счетным. А он, бывший спасатель, теперь нуждается в спасении. И его спасение там, далеко на Востоке, в объятиях Великой машины. Там его мир, и там его новая цивилизация. Логичная, справедливая, без эмоций, глупостей и физиологических потребностей. Там его ждет вечная жизнь, совершенная, словно у Адама в Раю. (О концовке я уже высказался выше. «Поповский рай» в роман притянут за уши, поповский рай выпадает из заявленной темы романа. Обнаружилось очередное несоответствие в художественных элементах Проекта вашего произведения).

21. Точка зрения, повествователь: От третьего лица (ограниченный повествователь). (Кем именно из героев ограничивается повествователь?).  Возможно, надо рассказывать с точки зрения человека еще более далекого будущего. Он будет рассказывать о этой истории, как о прошлом.

(Последнее совершенно не годится. Если оставить, то концовка вообще выглядит дурацкой + нужно будет описывать текущий мир, делать «выводы». А какие внепоповские, внерелигиозные, внешарлатанские выводы можно сделать о «вечной жизни»? У автора они есть? Автор ― большой философ, автор интеллектуально «потянет» на такие выводы? В рамках выбранного жанра и выбранного целевого читателя ― о внепоповском бессмертии писать не следует. Только без обид. Я согласен с вашим выбором ограниченного повествователя. Лучше, чтобы было много загадок, тайн, неопределённости, интриг, чтобы герою приходилось принимать решения в условиях нехватки информации. Со всеведущим повествователем этого добиться труднее, потому что всеведущий, как Лев Толстой в «Войне и мире», тут же лезет к читателю с объяснениями ― попробуй тут, поинтригуй. Толстой вообще серьёзный зануда, в жанре приключений он не смог бы писать).

22. Стиль (с указанием доминанты стиля ― сюжетности, описательности или психологичности): Сюжетный. (Тогда тема бессмертия по определению отпадает: её нужно раскрывать скорее в описательном, философском или спорящем стиле). Предложения не короткие, выражения ― плавные. (Мир описать всё же придётся. Для фэнтезийного мира нужна оригинальная запоминающаяся картинка, как в «Аватаре»).

23. Манера, тон: Тон: спокойный, слегка ироничный. Отсутствие современного сленга. Реализм, возможно даже натурализм.

(Спокойный ироничный тон?! Похоже, вам следует перечитать некоторые уроки из 2 курса моей Школы писательского мастерства. Это при отрезанных-то руках и пальцах, сгоревших детях и задавленной бронетранспортёром героине? Да, опять скажет читатель, автор ― садист. А если в городе проживания автора случится изуверская смерть ребёнка, внимательные читатели вспомнят роман и подскажут полиции, где следует искать вероятного убийцу… В остросюжетных произведениях со смертями и кровью спокойный тон не годится, если повествователь не древний Боян. Тысячелетняя летопись «Повесть временных лет» написана очень спокойно, но она сегодня «не будет читаться» вашим заявленным целевым читателем).

24. Ключевые слова и словосочетания: нелюди, люди-машины, бесчеловечно, спасём их, Хомо перфектум ― человек совершенный, расчёт, эмоции, дьявольские создания, нельзя поступиться, лучше я умру, глупо, счастье, свобода, мы правы, борьба.

25. Приёмы (олицетворение, сравнение, метафора, аллюзия, повтор, умолчание, предварение, деталь [сюжетная, описательная, психологическая, символическая, зооморфная], фамильяризация, профанация, оксюморон, мезальянс, приземление, натурализм, символика… Составить список приёмов и подбирать материал для них согласно жанру, целевому читателю, идее и стилю):

(«Предварение» ― для центрального разговора. Напрашивается приём «умолчание» ― хотя бы в форме крючков в конце глав. Если автору так дорог «натурализм», придумайте оригинальную «символику», чтобы потвёрже забить за собой очень интересную, на мой взгляд, идею ликвора. Мотив (= двигатель сюжета) ликвора может быть востребован в будущем, и при наличии удачной запоминающейся символики, будущие авторы станут ссылаться на ваше произведение (как ссылались на слово и понятие «гиперболоид», «бластер» и др.).

26. Формат (предположительный объём произведения): (? Это важно, определитесь).

31. Дизайн (обложка, иллюстрации): (Пока не важно).

32. Тип издания (бумажная книга, электронная книга, аудиокнига): Бумажная.

33. Сроки исполнения проекта (график поэтапной работы: сочинение литературной истории, составление поглавного и поэпизодного планов, написание текста, саморедактирование, пересмотр, отправка на рецензию, редактура содержания, редактура стиля, корректура):

Описание мира и сюжета: До самого конца должно быть ощущение, что ещё чуть-чуть и Андрон станет спасителем счётных; метро для автомобилей; автопилот для автомобиля; у пациента, миндалевидное тело которого оказалось разрушено вследствие болезни Урбаха-Вите, наблюдается полное отсутствие страха; вследствие ранений может быть нарушено зрение, речь, слух – которые потом восстанавливаются; запрет счётных под лозунгом верховенства духовного над плотским, поддержка борьбы церковью, уничтожение заводов, лабораторий по производству ликвора; стандартное вычисление счетных ― по цитатам из книг и фильмов, которые они стремятся обязательно продолжить, так как точно их помнят; счетные в стрессовой ситуации начинают фонтанировать цитатами; Андрон дополнительно проверяет свои подозрения игрой в шахматы – счетные увлекаются возможностью сыграть в логическую игру; обнаружить ликвор можно только на стационарном оборудовании; насрать мне на человечество, это случайное совпадение, что поиск счетных спасает бессчетных.

Замечания литературного наставника

1. Не определён объём романа, поэтому нет возможности оценить его композицию, структуру.

2. Неопределённость с жанром. Литературная история не соответствует заявленному жанру научной фантастики. Скорее всего, следует оставить одну антиутопию.

3. Нужно правильно сформулировать тему произведения.

4. Нужно определиться с кинематографичностью. Если писать под телесценарий, главы нужно разбить так, чтобы можно было из каждой главы сделать 48‒50-минутную серию (10‒12 минут уйдут на рекламу).

5. В литературной истории царит смешение эпох: продвинутая наука и устаревшее оружие, архаичный транспорт.

6. В представленной литературной истории слабо отражены общественная жизнь, общественные структуры, поэтому главный конфликт в романе выглядит недостаточно мотивированным.

7. Теперь главное замечание! Вернитесь к литературной истории. Она вообще не сделана! Включите в неё перипетии борьбы Андрея с Константином, включите кризис, поясните конфликт и мотив антагониста. Объявите «сокровище», за которое борются протагонист и антагонист, и которое должен в конце романа получить протагонист. На вопрос читателя: «За что боролись?» ― ответа в литературной истории пока что нет, читатель останется в недоумении.

В середине романа ― огромная композиционная дыра! Это часто случается в произведениях начинающих авторов: начало и концовка сюжета есть, середины нет. В середине должны быть основные перипетии романа ― «рост действия» и «кульминация» по Аристотелю (повторите Аристотелевский сюжет из программы моей Школы писательского мастерства). Протагонист должен бороться с антагонистом. А у вас где осмысленная борьба, где конфликт в литературной истории? Для сравнения вспомните «Одиссею» Гомера: Одиссей отправляется на поиски «сокровища» (для Одиссея «сокровище» ― это возвращение после взятия Трои к любимой жене Пенелопе на свою родную Итаку), преодолевает препятствия, возвращается победителем. А у вас несколько глав протагонист только собирается отравиться за сокровищем, и вдруг ― бац! ― он уже возвращается. А где середина романа? ― где сами приключения, где перипетии ― где ваши ликворские циклопы, нимфа Калипсо, великаны-людоеды, Аид ― царство мёртвых, морские Сирены, чудовища Сцилла и Харибда… ― как у Одиссея, где они? Другими словами, где самое интересное для читателя ― похождения героя? Похождений нет. В зачине романа заявлены приключения, читатель ждёт, а приключений нет, приехали: автор — обманщик! 

8. В литературной истории напрочь отсутствуют заокеанские и европейские «братья-капиталисты» (пусть даже в форме угрозы некой «внешней силы»), что просто невероятно в эпоху ликвора. Внешняя угроза висит над Россией уже 1200 лет и никуда за 40 лет, заявленных в вашем Проекте будущего России (пункты 13 и 14 проекта), деться не может. Значит, внешнюю угрозу нужно отразить в романе.

9. Не обозначены крючки в концах глав, обеспечивающие непрерывность внимания читателя.

10. Чрезмерное обилие примитивных подростковых «стрелялок».

11. Из представленного материала пока не складывается хотя бы мало-мальски интересный для читателя будущий «мир», о захватывающем мире вообще молчу, его нет. Сам автор представляет его себе? Где описания? Внешний мир открывается в описаниях. Укажите хотя бы места в поглавном плане, где будут заложены описания фантастического мира, это нужно обязательно сделать в начальных главах, чтобы погрузить читателя в невиданный новый мир.

12. Стиль, манера, тон не соответствуют заявленной теме.

13. Нужно продумать новую символику, чтобы забить тему ликвора за автором, чтобы претендовать на появление в фантастической литературе нового «гиперболоида» или «бластера». Замысел романа, я считаю, вполне жизнеспособный, новая символика может помочь в его продвижении.

14. Концовка романа не годится. Адресовка к поповщине («опиуму для народа») просто ставит крест на идее и теме романа, и низводит автора до пособника паразитирующих на человечестве клерикалов.

15. Название романа не соответствует содержанию. «Счётные люди» считаю неудачным термином, не отражающим смысл людей, имеющих искусственную нейронную систему. На иностранные языки такое название вообще не переведёшь без потери смысла, как невозможно перевести «Мёртвые души» Гоголя. Об ай-кью мало кто знает и ещё меньше людей (потенциальных читателей) задумывается об этом коэффициенте, поэтому, думаю, закордонный ай-кью в русском романе не прозвучит, предлагаю убрать.  

Замечания по персонажам романа представлю позже, когда получу более подробный поглавный план.

Аргументированно возражайте против моих замечаний или принимайте их. Исправляйте литературную историю и поглавный план.

После внесения указанных изменений, присылайте Проект романа на вторую правку.

Сергей Сергеевич Лихачев

book-writing@yandex.ru 89023713657 

07.04.2015 г.

Стоимость редактирования и корректуры в США

http://blog.reedsy.com/freelancer/how-to-set-your-freelance-editing-rates/

Как установить расценки на редактирование для фрилансеров

(Машинный перевод, с сокращениями. Красный шрифт — Сергей Лихачев)

Возможно, самый большой вопрос, с которым сталкиваются редакторы на пороге ухода из безопасности работы в компании, — это то как установить свои ставки редактирования внештатных сотрудников. На первый взгляд это может показаться простым: просто взимайте столько, сколько издатель готов заплатить вам — разве это не ценность, которую рынок придал вам?

Что ж, просто использовать внутреннюю ставку может быть не самой лучшей идеей. Рынок фрилансеров — совсем другой зверь, и вы, возможно, далеко от него. Клиенты, как правило, имеют меньший бюджет, чем издатели, поэтому вам не нужна высокая запрашиваемая цена, но вы также не хотите терять потенциальную прибыль. Вдобавок ко всему, теперь вы должны учитывать время и стоимость вашего собственного работодателя. Но не волнуйтесь, мы собрали средние расценки на редакторов-фрилансеров, установленные профессионалами в сети Reedsy, вместе с их личными советами по установке вашей расценки на внештатные редакторы.

Средние ставки редактирования внештатных сотрудников

Прежде чем мы зайдем слишком далеко, давайте рассмотрим некоторые достоверные данные, взятые с торговой площадки Reedsy. Чтобы дать вам приблизительное представление о том, сколько стоит брать в качестве основы, вот средние расценки внештатного редактора за слово и в час. Последние оцениваются с учетом среднего количества слов, которое редактор каждого типа может прочитать за час. (Имейте в виду, что ставки могут отличаться в зависимости от того, где вы находитесь — мы поговорим об этом позже.)

Тип работы Цена за слово Цена за час
Редакционная оценка 0,014 доллара США N / A
Контент / Развивающее редактирование 0,024 доллара США 40–60 долларов в час
Копирование редактирования 0,017 доллара США 30–50 долларов в час
Корректура 0,012 доллара США 20–40 долларов в час
Копирование Редактирование + Корректура 0,019 доллара США 35–55 долларов в час

В каждом из этих редакционных типов (редактирование копий, корректура и т. Д.) Также будет ряд базовых ставок, определяемых:

  • Опыт и портфолио фрилансера, а также
  • В каких жанрах они специализируются.

«Я в основном редактирую художественную литературу, но также много работаю с книгами по саморазвитию», — говорит редактор Мария Д’Марко . «Я беру другую плату за этот тип книг, потому что содержание должно быть тщательно отредактировано для понимания, последовательности и логического пути — но я также должен поддерживать голос и эстетику писателя».

Используя данные, взятые из тысяч недавних цитат с торговой площадки Reedsy, мы собрали целую подборку средних ставок по жанрам для трех основных сервисов редактирования.

Расценки на редактирование содержания / разработки (= развивающее редактирование)

Средние показатели редактирования внештатных разработчиков следующие:

Жанр Средняя стоимость редактирования за слово
Романтика 0,02 доллара США
Триллер, криминал, мистика 0,02 доллара США
Научная фантастика и фэнтези 0,0235 долл. США
Я (биографическая книга) 0,0235 долл. США
Историческая фантастика 0,024 доллара США
Литературная фантастика 0,0235 долл. США
Детский средний класс 0,028 доллара США
Воспоминания 0,0255 $
Бизнес, Самопомощь 0,0315 долл. США

Копировать цены редактирования (=Стилистическое редактирование)

Средние показатели редактирования внештатных копий следующие:

Жанр Средняя стоимость редактирования за слово
Романтика 0,015 доллара США
Триллер, криминал, мистика 0,016 доллара США
Научная фантастика и фэнтези 0,016 доллара США
Я 0,017 доллара США
Историческая фантастика 0,016 доллара США
Литературная фантастика 0,018 доллара США
Детский средний класс 0,025 доллара США
Воспоминания 0,018 доллара США
Бизнес, Самопомощь 0,022 доллара США

Цены на корректуру

Средние показатели корректуры внештатных сотрудников следующие:

Жанр Средняя стоимость редактирования за слово
Романтика 0,01 доллара США
Триллер, криминал, мистика 0,01 доллара США
Научная фантастика и фэнтези 0,01 доллара США
Я 0,0095 $
Историческая фантастика 0,011 доллара США
Литературная фантастика 0,011 доллара США
Детский средний класс 0,01 доллара США
Воспоминания 0,012 доллара США
Бизнес, Самопомощь 0,0125 долл. США

Теперь вам может показаться, что вы только что посмотрели серию Numberwang, но не волнуйтесь — это просто ссылки для базовых показателей . Чтобы установить ставки редактирования внештатных сотрудников, которые действительно отражают вашу тяжелую работу, выполните следующие пять шагов, как советуют некоторые из самых опытных редакторов-фрилансеров Reedsy.

Как установить ставку редактора-фрилансера за 5 шагов

Шаг 1. Изучите рынок

По сути, фрилансеры — предприниматели. И, как вам скажет любой хороший предприниматель, первое, что вам нужно сделать, это понять свой рынок и посмотреть, где вы можете вписаться.

Ознакомьтесь с онлайн-ресурсами 🌐

Помимо деталей, которые мы вам предоставили, вы можете ознакомиться с ресурсами других редакционных обществ и ассоциаций. У Ассоциации фрилансеров редакции есть страница, на которой указан диапазон ставок для каждой конкретной услуги. Если вам интересно: «Сколько платят внештатные редакторы в час?», То в EFA также есть краткое изложение на странице — почасовая ставка редактирования, как правило, составляет от 35 до 50 долларов в час.

В Reedsy мы советуем взимать плату за слово, а не за час. Почему? Ну, потому что каждый редактор работает немного по-своему, и почасовая оплата больше зависит от скорости, чем от качества. Скорость за слово является более точным отражением ваших способностей и усердия.

Спросите своих сверстников 👩‍💼

При исследовании рынка не нужно быть плащом и кинжалом. Редактор Эндрю Лоу предлагает просто спросить своих коллег-редакторов, сколько они берут — онлайн или лично. «Обычно они дружелюбны и готовы помочь. Постарайтесь оценить, как долго они были в игре, и соответственно скорректируйте свои ставки ».

Создайте учетную запись фрилансера Reedsy

У нас уже есть несколько отличных проектов, над которыми вы можете поработать.

Начало формы

Конец формы

Узнайте больше о том, как Reedsy может помочь.

Шаг 2. Учет затрат вашего бизнеса

Вот ошибка, которая слишком распространена для начинающих фрилансеров: вы устанавливаете ставку, получаете столько работы, сколько можете, и в конце года вы все равно обнаруживаете красные чернила в своей бухгалтерской книге. Основная причина? Пренебрежение расходами на бизнес.

Работа в компании дает множество преимуществ, которые исчезнут, как только вы станете своим собственным боссом. При составлении бизнес-плана вам необходимо учитывать следующее:

  • Неоплачиваемое время, затраченное на работу администратора (вы можете отслеживать это с помощью счетчика времени );
  • Ваше рабочее пространство, программное обеспечение и материалы;
  • Время, потраченное на развитие своих навыков и изучение новых методов; а также
  • Страхование .

Принимая решение о том, какую плату за редактирование взимать, вы должны выяснить, сколько денег вам нужно заработать, чтобы покрыть эти расходы и поддерживать свои средства к существованию, а также средства к существованию вашей семьи. В долгосрочной перспективе вы даже захотите заработать достаточно, чтобы сэкономить часть на случай, когда бизнес будет редким (что неизбежно произойдет, когда вы будете фрилансером). Профессионал становится фрилансером из-за свободы, которую предлагает работа , а не потому, что ему нравится не выплачивать ипотечный кредит: убедитесь, что ваша ставка позволяет вам удовлетворить ваши личные потребности.

Личные расходы будут отличаться в зависимости от того, где вы живете. Стоимость жизни в Нью-Йорке выше, чем, скажем, в Канзасе, и редакторы, живущие в Нью-Йорке, вполне могут взимать более высокую плату, чтобы отразить это.

Проведя исследование рынка и проведя анализ затрат, вы в основном определили свою базовую ставку, т. Е. Минимальную ставку, на которую вы рассчитывали. Далее мы посмотрим, как вы должны настроить это для каждого проекта.

Шаг 3. Настройте свою ставку в соответствии с потребностями каждого проекта

Прежде чем вы начнете указывать свою базовую ставку каждому потенциальному клиенту, который пересекает ваш почтовый ящик, задайте себе следующие вопросы.

На каком этапе находится книга? 📍

«Зрелость» рукописи будет варьироваться от проекта к проекту — особенно в инди-издательстве — и будет иметь большое влияние на время, которое вы тратите на нее. На ранних этапах общения с потенциальным клиентом вам, возможно, придется скорректировать его восприятие.

Эндрю Лоу предлагает подходить к «незрелым» рукописям с большой осторожностью: «Не беритесь за работу, которая явно не была переработана или просто еще не готова для редактирования. Это будут жалкие несколько недель переписывания, когда вам придется полировать и улучшать — и вы почувствуете, что должны были взять вдвое больше ».

Если автор приходит к вам для редактирования копии, но образец письма явно предполагает, что требуется дополнительная структурная работа, протяните руку и поделитесь своими мыслями о подходящей услуге редактирования для него. Если вы можете предоставить указанную услугу, предложите сделать это по более высокой цене, чтобы учесть дополнительную работу.

Сколько времени потребуется на редактирование или управление? ⌚

Если вы хотите перейти от штатного сотрудника к внештатному , у вас, вероятно, есть твердое представление о том, сколько времени нужно на редактирование рукописи. Но переход на фриланс также может означать расширение вашего охвата за счет более разнообразных проектов, и хотя мы рекомендуем не взимать почасовую оплату, мы также рекомендуем следить за выдающимися результатами проекта. Например, если вы специализируетесь на редактировании мемуаров для предпринимателей, с каждой полученной вами работой по редактированию вам, вероятно, придется немного узнать автора и изучить отрасль, в которой он работает. Ваша оценка может это объяснить.

«Ваше время ценно, и каждый телефонный звонок, электронное письмо или встреча — это ваше время и опыт, и вы хотите убедиться, что учитываете это при своих ставках», — говорит редактор из Нью-Йорка Лаура Мэй Исаакман .

Требуется ли что-то большее, чем просто стандартное редактирование? 🧠

Редактор научно-популярной литературы и текстов Лиза Ховард предлагает скорректировать вашу ставку, если работа связана с определенными требованиями к форматированию.

«Если материал попадает в категорию« специальности », тогда требуется определенная редакционная экспертиза, а это означает, что автор может рассчитывать на более высокую оплату за эту экспертизу. Примеры могут включать редактирование поваренной книги (форматирование рецептов полностью отличается от стандартного редактирования) или академическая работа (опять же, для этого требуются нестандартные знания в области форматирования) ».

Шаг 4. Пересматривайте базовую ставку каждые шесть месяцев.

На этом этапе вы должны иметь представление о том, сколько вы будете просить потенциальных клиентов в ближайшие месяцы. Однако это число не высечено на камне. Стоит помнить, что никто не будет платить вам больше, чем вы просите, поэтому вы должны знать, когда пора повышать ставку.

Основываясь на интервью с внештатными редакторами, вот несколько веских признаков того, что вам может потребоваться обновить базовую ставку.

Когда авторы перестанут возиться с вашей цитатой

Если вы когда-нибудь были на марокканском уличном рынке и пытались торговаться с торговцем, вы могли бы понять, как ужасно чувствовать, что он принимает ваше первое предложение. По словам редактора Кристины Рот, тот же принцип применим и к внештатной работе.

«Когда авторы принимают мои предложения, не ставя под сомнение мои гонорары — или когда авторы, отклоняющие мои предложения, перестают говорить, что это потому, что мои гонорары слишком высоки — я знаю, что беру разумную (или слишком разумную) плату».

Было бы неплохо немного увеличить плату за редактирование после того, как у вас появятся несколько легкомысленных клиентов!

Когда ты станешь лучше на своей работе

Лаура Мэй Исаакман предлагает: «Обычно пора пересмотреть свои ставки, когда ваш опыт становится заметным. Если вы становитесь лучше на своей работе, ваши оценки должны это отражать. Пересматривайте свои навыки каждые шесть-девять месяцев, как если бы вы работали в компании ».

Это требует высокого уровня самосознания — старайтесь обращать внимание на ошибки по ходу дела и вспомните, как часто вам нужно было их проверять, используя руководство по стилю или консультируясь с другими редакторами. Соберите отзывы и от самих авторов — вы можете заметить, что за последние несколько месяцев вы получили больше положительных отзывов! Такие маленькие знаки могут указывать на то, что вам следует еще раз проверить свои цены.

Когда меняются более широкие отраслевые ставки

«Я обычно делаю ежегодный обзор, почти как процесс оценки», — говорит редактор Амиша Грин . «Я перепроверяю ставки по отрасли и учитываю опыт, полученный в том году, чтобы принять решение о моих ценах на этот год».

Другими словами, шаг №1 — это то, что вы захотите повторять через регулярные промежутки времени.

Когда вы изо всех сил пытаетесь покрыть расходы на свой бизнес

«Все, что вы делаете, с каждым годом стоит дороже». — предупреждает Мария Д’Марко. Помните, что с инфляцией расходы на жизнь и бизнес растут с каждым годом. Не повышая цены, вы фактически получите меньше.

«Не ждите, что повторные клиенты примут это как причину — если вам нужно, покажите им, как понесенные вами дополнительные расходы помогли им и их проектам».

По мере того, как вы повышаете ставки — в соответствии с вашим опытом, инфляцией или отраслевыми тенденциями — редактор Перрин Дэвис предлагает подчеркнуть ценность, которую вы привносите в проект, в своем предложении для фрилансера . «Я всегда предоставляю отредактированный образец потенциальному клиенту с расценками, поэтому мы оба уверены, что мой подход отвечает потребностям клиента, и поэтому ценностное предложение очевидно».

Вот и все. Хотя этот четырехэтапный процесс — не единственная война, в которой вы должны определить, сколько вы взимаете за свою редакционную работу, мы надеемся, что он предоставит вам необходимую информацию для принятия наилучшего решения.

Идея литературного произведения. 1. Определение. The idea of a literary work. 1. Definition

При анализе литературного произведения традиционно используют понятие «идея», под которой чаще всего имеется в виду ответ на вопрос, якобы поставленный автором.

Идея литературного произведения — это главная мысль, обобщающая смысловое, образное, эмоциональное содержание литературного произведения.

Художественная идея произведения — это содержательно-смысловая целостность художественного произведения как продукта эмоционального переживания и освоения жизни автором. Эту идею нельзя воссоздать средствами других искусств и логическими формулировками; она выражается всей художественной структурой произведения, единством и взаимодействием всех его формальных компонентов. Условно (и в более узком значении) идея выделяется как главная мысль, идейный вывод и «жизненный урок», естественно вытекающие из целостного постижения произведения.

Идея в литературе — это мысль, заключённая в произведении. Идей, высказанных в литературе, великое множество. Существуют идеи логические и идеи абстрактные. Логические идеи — это понятия, которые легко передаются без образных средств, их мы способны воспринимать интеллектом. Логические идеи свойственны документальной литературе. Для художественных же романов и повестей характерны философские и социальные обобщения, идеи, анализы причин и следствий, то есть абстрактные элементы.

Но существует и особый вид очень тонких, еле уловимых идей литературного произведения. Художественная идея — это мысль, воплощённая в образной форме. Она живёт только в образном претворении и не может быть изложена в виде предложения или понятий. Особенность этой мысли зависит от раскрытия темы, мировоззрения автора, передаваемого речью и поступками персонажей, от изображения картин жизни. Она — в сцеплении логических мыслей, образов, всех значимых композиционных элементов. Художественная идея не может быть сведена к рациональной идее, которую возможно конкретизировать или проиллюстрировать. Идея этого типа неотъемлема от образа, от композиции.

Формирование художественной идеи — это сложный творческий процесс. В литературе на него влияют личный опыт, мировоззрение писателя, понимание жизни. Идея может вынашиваться годы и десятилетия, и автор, стремясь её воплотить, страдает, переписывает рукопись, ищет подходящие средства воплощения. Все темы, персонажи, все события, подбираемые автором, необходимы для более полного выражения главной идеи, её нюансов, оттенков. Однако необходимо понимать, что художественная идея не равна идейному замыслу, тому плану, который часто появляется не только в голове писателя, но и на бумаге. Исследуя внехудожественную реальность, прочитывая дневники, записные книжки, рукописи, архивы, литературоведы восстанавливают историю замысла, историю создания, но зачастую не обнаруживают художественную идею. Иногда бывает, что автор идёт против себя, уступая первоначальному замыслу ради художественной правды, внутренней идеи.

Одной мысли недостаточно, чтобы писать книгу. Если заранее известно всё то, о чём хотелось бы рассказать, то не стоит обращаться к художественному творчеству. Лучше — к критике, публицистике, журналистике.

идеи из зрительного образа

Идея литературного произведения выходит из зрительного образа

Идея литературного произведения не может содержаться в одной фразе и одном образе. Но писатели, в особенности романисты, иногда пытаются формулировать идею своего произведения. Достоевский об «Идиоте» писал: «Главная мысль романа — изобразить положительно прекрасного человека». За такую декларативную идеологию Достоевского ругали: здесь «отличился», например, Набоков. Действительно, фраза великого романиста не проясняет, зачем, почему он это сделал, какова художественная и жизненная основа его образа. Но здесь вряд ли можно встать на сторону Набокова, приземлённого писателя второго ряда, никогда, в отличие от Достоевского, не ставящего перед собой творческих сверхзадач.

Наряду с попытками авторов определить так называемую главную мысль своего произведения, известны противоположные, хотя и не менее путаные, примеры. Толстой на вопрос «что такое «Война и мир»»? ответил следующим образом: «ʺВойна и мир» есть то, что хотел и мог выразить автор в той форме, в которой оно выразилось». Нежелание переводить идею своего произведения на язык понятий Толстой продемонстрировал ещё раз, говоря о романе «Анна Каренина»: «Если же бы я хотел сказать словами всё то, что я имел в виду выразить романом, то я должен бы был написать тот самый, который я написал, сначала» (из письма к Н. Страхову).

Белинский очень точно указал на то, что «искусство не допускает к себе отвлечённых философских, а тем более рассудочных идей: оно допускает только идеи поэтические; а поэтическая идея — это не догмат, не правило, это живая страсть, пафос».

В.В. Одинцов своё понимание категории «художественная идея» выразил более строго: «Идея литературного сочинения всегда специфична и не выводится непосредственно не только из лежащих вне его отдельных высказываний писателя (фактов его биографии, общественной жизни и т.п.), но и из текста — из реплик положительных героев, публицистических вставок, замечаний самого автора и т.п.»

Литературовед Г.А. Гуковский тоже говорил о необходимости разграничения рациональных, то есть рассудочных, и литературных идей: «Под идеей я разумею вовсе не только рационально сформулированное суждение, утверждение, даже вовсе не только интеллектуальное содержание произведения литературы, а всю сумму его содержания, составляющего его интеллектуальную функцию, его цель и задачу». И далее разъяснял: «Понять идею литературного произведения — это значит понять идею каждого из его компонентов в их синтезе, в их системной взаимосвязи. При этом важно учесть именно структурные особенности произведения, — не только слова-кирпичи, из которых сложены стены здания, сколько структуру сочетания этих кирпичей как частей этой структуры, их смысл».

Идея литературного произведения — это отношение к изображаемому, основополагающий пафос произведения, категория, которая выражает авторскую тенденцию (склонность, замысел, предвзятую мысль) в художественном освещении данной темы. Другими словами, идея — это субъективная основа литературного произведения. Примечательно, что в западном литературоведении, основанном на иных методологических принципах, вместо категории «художественная идея» используется понятие «интенции», некоей предумышленности, тенденции автора в выражении смысла произведения.

Чем величественнее художественная идея, тем дольше живёт произведение. Творцам поплитературы, пишущим вне великих идей, светит очень скорое забвение.

В.В. Кожинов называл художественной идеей смысловой тип произведения, вырастающий из взаимодействия образов. Художественная идея, в отличие от идеи логической, не формулируется авторским высказыванием, а изображается во всех деталях художественного целого.

В эпических произведениях идея может быть отчасти сформулирована в самом тексте, как это имело место в повествовании Толстого: «Нет величия там, где нет простоты, добра и правды». Чаще же, особенно в лирике, идея пропитывает структуру произведения и потому требует большой аналитической работы. Художественное произведение как целое куда богаче рациональной идеи, которую обычно вычленяют критики, а во многих лирических произведениях выделение идеи попросту невозможно, потому что она практически растворяется в пафосе. Следовательно, не следует идею произведения сводить к выводу или уроку, и вообще искать её непременно.

Приёмы создания образа литературного персонажа в русской классической литературе

Приёмов создания образа литературного героя ― множество. Вот несколько приёмов, часто встречающиеся в русской классической литературе:

  1. Повтор противительных конструкций.
  2. Обилие уменьшительных слов.
  3. Драматургическое самораскрытие.
  4. Раскрытие характера через предметный мир.
  5. Художественное преувеличение (гротеск, гипербола).
  6. Понижающее соседство.
  7. Сигналы высокого и низкого.

Эскиз костюма Петра Верховенского к спектаклю «Николай Ставрогин», 1913 г.

Приём повтор противительных конструкций, применённый Достоевским при изображении дисгармоничности, обманчивости внешнего облика Петра Верховенского:

«Никто не скажет, что он дурён собой, но лицо его никому не нравится. Голова его удлинена к затылку и как бы сплюснута с боков, так что лицо его кажется вострым. Лоб его высок и узок, но черты лица мелки; глаз вострый, носик маленький и востренький, губы длинные и тонкие. Выражение лица словно болезненное, но это только кажется. У него какая-то сухая складка на щеках и около скул, что придаёт ему вид как бы выздоравливающего после тяжёлой болезни. И, однако же, он совершенно здоров, силён и даже никогда не был болен».

Применение приёма обилие уменьшительных слов позволяет Достоевскому изобразит персонаж ― Кармазинов ― в резко ироническом освещении:

«Это был очень невысокий, чопорный старичок, лет, впрочем, не более пятидесяти пяти, с довольно румяным личиком, с густыми седенькими локончиками, выбившимися из-под круглой цилиндрической шляпы и завивавшимися около чистеньких, розовеньких, маленьких ушков его. Чистенькое личико его было не совсем красиво, с тонкими, длинными, хитро сложенными губами, с несколько мясистым носом и с востренькими, умными, маленькими глазками. Он был одет как-то ветхо <…> Но по крайней мере все мелкие вещицы его костюма: запоночки, воротнички, пуговки, черепаховый лорнет на чёрной тоненькой ленточке, перстенёк были такие же, как у людей безукоризненно хорошего тона».

Достоевский по-разному трактует разные группы своих персонажей. С одной стороны ― овеянные дымкой загадочности центральные трагические персонажи, одержимые великими необузданными страстями или мучительно бьющиеся над разрешением вековечных мировоззренческих проблем: здесь действует приём драматургическое самораскрытие. С другой стороны ― средние обыкновенные люди, вроде Лужина, Епанчина, Верховенского, Ракитина: они трактуются так, как это «положено» персонажам классического русского романа.

Персонаж Фёдор Павлович Карамазов трактуется Достоевским с позиций эстетики, идеологии и этики: безобразен (эстетическая оценка), не прав (идеологическая оценка), воплощает зло (этическая оценка).

Для того чтобы вызвать нужную эмоцию, Достоевский не даёт подробных описаний, а лишь название: угол, стена, забор, рассчитывая на ассоциативный ряд ― нет дороги, душно, одиноко. Открытое широкое пространство ― природа, небо ― сопровождает только лучших его героев. Полная восторга душа Алёши «жаждала свободы, места, широты. Над ним широко, необозримо опрокинулся небесный купол, полный тихих сияющих звёзд. С зенита до горизонта двоился ещё неясный Млечный Путь…»

Гоголевский приём раскрытие характера через предметный мир употреблял и Достоевский, но у Гоголя вещь характеризует именно данное лицо и к другому уже не применима, а у Достоевскоговещный мир тяготеет не к индивидууму, а к более общим определениям человека и его жизни: характеризует нищету, странность, душевный беспорядок, пошлость, иногда нечто, что трудно определить словом, но что хорошо чувствуется как настроение, которое ложится на описываемую ситуацию, углубляет, оценивает её. Комнаты Раскольникова, Сони, Лебядкиных, Смердякова: безобразная неправильность формы, закоптелость, обшарпанность стен, «обшмыганные», «истасканные», «ободранные» обои, сборная мебель. Это знак отчуждённости от быта, неустроенности героев. В интерьере постоянная деталь ― тряпьё. По обоям у Смердякова ― тараканы-пруссаки в страшном количестве, мебель «ничтожная». Замечу, у Сони мебель тоже «ничтожная», но слово это не употреблено рядом с Соней. О комнатах Лебядкиных можно сказать «гаденькие», а о Сониной ― нельзя, так как это противоречило ореолу почтения и нежности, которым окружена Соня в романе. В её комнате одна вещь «от себя» ― синенькая скатерть; при описании её комнаты Достоевский использует уменьшительную форму и вызывает этим чувство чего-то милого, жалкого. У Смердякова скатерть «с розовыми разводами».

Художественное преувеличение ― гротеск и гипербола ― являются наиболее частыми приёмами в сатирической типизации. Художественное преувеличение, сознательно нарушающее правдоподобие, становится средством более выпуклого отношения сущности изображаемого (лилипуты и умные лошади в «Путешествии Гулливера» Дж. Свифта, образ Органчика в «Истории одного города» М.Е. Салтыкова-Щедрина, бравый солдат Швейк у Гашека).

Про Версилова из «Подростка» в процессе обдумывания романа Достоевский писал, что именно потому, что так близок Ставрогину и читатель уже знает его, нужно найти те черты, которые их друг от друга отличают. Нужно прежде всего снять с его лица ставрогинскую маску, «сделать его симпатичнее».

Достоевский в «Подростке» при обдумывании образов хотел сделать «молодого князька» простодушнейшим и прелестно-обоятельным характером в контраст томительной сложности противоречивой души «хищного типа» (Версилова). И в этом бы заключалась его притягательная сила. Задача должна была казаться тем более осуществимой, что в художественном прошлом Достоевскоготакой опыт уже был: в «Униженных и оскорблённых» возлюбленный Наташи Алёша Валковский, противостоящий угрюмой сложности Ивана Петровича. Но попытка эта показалась Достоевскомусомнительной. «Победить эту трудность» ― записал Достоевский. Но «трудность» очень скоро представится непобедимой и тогда началась работа над образом «князька» в сторону, совершенно противоположную тому, как он дан в окончательном тексте: вместо простодушия тупая ограниченность.

Понижающее соседство. Три примера.

1) У Достоевского в романе «Братья Карамазовы» чёрт Ивана Карамазова ― отнюдь не «сатана с опалёнными крыльями», а самый обыкновенный мелкий бес «с длинным хвостом, как у датской собаки», ― должен опошлить все его революционные протесты, воплотить всё лакейское, что есть в душе Ивана, принизить этот образ. Тема философствования Ивана Карамазова «неотразима» ― это бессмыслица страдания детей, из которой герой выводит абсурд всей исторической действительности, и тем отрицает смысл божественного мироздания.

2) В 1 главе «Мёртвых душ» Гоголя описывается сцена обеда семейства Маниловых, включая малых детей с именами великих греков, и Чичикова:

«— Какие миленькие дети, — сказал Чичиков, посмотрев на них, — а который год?

— Старшему осьмой, а меньшему вчера только минуло шесть, — сказала Манилова.

— Фемистоклюс! — сказал Манилов, обратившись к старшему, который старался освободить свой подбородок, завязанный лакеем в салфетку.

Чичиков поднял несколько бровь, услышав такое отчасти греческое имя, которому, неизвестно почему, Манилов дал окончание на «юс», но постарался тот же час привесть лицо в обыкновенное положение.

— Фемистоклюс, скажи мне, какой лучший город во Франции?

Здесь учитель обратил всё внимание на Фемистоклюса, и казалось, хотел ему вскочить в глаза, но наконец совершенно успокоился и кивнул головою, когда Фемистоклюс сказал: «Париж».

— А у нас какой лучший город? — спросил опять Манилов.

Учитель опять настроил внимание.

— Петербург, — отвечал Фемистоклюс.

— А ещё какой?

— Москва, — отвечал Фемистоклюс.

— Умница, душенька! — сказал на это Чичиков. — Скажите, однако ж… — продолжал он, обратившись тут же с некоторым видом изумления к Маниловым, — в такие лета и уже такие сведения! Я должен вам сказать, что в этом ребёнке будут большие способности.

— О, вы ещё не знаете его, — отвечал Манилов, — у него чрезвычайно много остроумия. Вот меньшой, Алкид, тот не так быстр, а этот сейчас, если что-нибудь встретит, букашку, козявку, так уж у него вдруг глазенки и забегают; побежит за ней следом и тотчас обратит внимание. Я его прочу по дипломатической части. Фемистоклюс, — продолжал он, снова обратясь к нему, — хочешь быть посланником?

— Хочу, — отвечал Фемистоклюс, жуя хлеб и болтая головой направо и налево.

В это время стоявший позади лакей утёр посланнику нос, и очень хорошо сделал, иначе бы канула в суп препорядочная посторонняя капля.»

Эти «жуя хлеб и болтая головой направо и налево» и «посторонняя капля», готовая с носа упасть в тарелку супа, понижают будущего российского посланника и отлично описывают бессмертный тип «маниловщины», выведенный Гоголем.

В продолжение сцены обеда Гоголь добивает образ сопляка, в котором Манилов-папа, без всяких к тому предпосылок, видит будущего посланника:

<…> «Фемистоклюс укусил за ухо Алкида [своего младшего брата], и Алкид, зажмурив глаза и открыв рот, готов был зарыдать самым жалким образом, но почувствовав, что за это легко можно было лишиться блюда, привёл рот в прежнее положение и начал со слезами грызть баранью кость, от которой у него обе щеки лоснились жиром.»

3) В романе С.С. Лихачева «Наперегонки со смертью» есть сцена, описывающая «уход» распущенного актёра театра (отрицательного персонажа Полонского) на «великое дело». Врач-реаниматолог Ямщиков предложил Полонскому применить свои артистические таланты в новейшей технологии реанимации больных, находящихся в коме.

«― Да!.. ― с внушительным сожалением сказал Ямщиков. ― На пустяки расходуете силы и талант, дражайший Иннокентий Маркович, на пустячки-с. Разве это ваш масштаб ― под юбки нимфеткам лазать да роли второстепенные играть? Ни почёта, ни денег ― одни «мстители»…

<…>

― Дожил! Дожил! ― Полонский ёрзал на переднем сидении в машине и при каждом вскри­ке толкал локтем сидящего за рулем Клямкина. ― Верил я, верил: распахнутся когда-нибудь двери, войдут люди и скажут: «Пойдём с нами, Иннокентий Полонский! Без тебя ― конец!» И я уйду на великое дело! Брошу всё и вся ― и уйду! У меня как раз три дня без спектакля… А аванс дадите?»

«Уйду на великое дело!» ― и сразу два понижения: «У меня как раз три дня без спектакля…», «А аванс дадите?»

Сигналы высокого и низкого.

Приём миграция жестаТолстой часто возвращается к однажды схваченной детали ― Стива Облонский распрямляет «грудной ящик», Вронский показывает «сплошные зубы», новая привычка Анны Карениной ― «щуриться», когда дело касается интимных сторон её жизни.

Очень эффектны детали, подчёркивающие человеческое естество персонажа. Например, детскость, почти ребяческую наивность Бакланова в «Разгроме» Фадеев отмечал по манере мыть голову, пить молоко, молочному следу на верхней губе.

В «Хаджи Мурате» Толстого Маша гуляет ночью с молодым офицером. За ними ― луна, и герои обведены сиянием луны, чертою сияния. Это выделение героя, подчёркивание его прекрасности ― необходимый для определения человеческих качеств сигнал высокого. У Катюши Масловой в романе «Воскресение» голубизна белка и цвет глаз, похожий на цвет чёрной смородины, и то, что глаз косил ― эти детали образа задуманы Толстым для узнавания красивого, трогательного, точного.

Сигнал низкого в человеческих качествах ― у Достоевского это, например, пыльная лампа, похожая на кокон в романе «Братья Карамазовы», в сцене, когда Митя Карамазов приходит в дом к покровителю Грушеньки, купцу Самсонову, занять денег «на увоз» Грушеньки. Купец принимает его в зале. Зала эта «была огромная, угрюмая, убивающая тоской душу комната, в два света, с хорами, со стенами «под мрамор» и с тремя огромными хрустальными люстрами в чехлах.

«Зала эта, в которой ждал Митя, была огромная, угрюмая, убивавшая  тоской  душу  комната,  в  два  света, с хорами, со стенами «под мрамор» и с тремя огромными хрустальными люстрами в чехлах.»

«Митя сидел на стульчике у входной двери» ― в этой фразе и тоска героя, и угрюмая бесчеловечность хозяина, уменьшительная форма ― «стульчик» ― вызывает жалость к Мите Карамазову.  А эти навечно зачехлённый люстры в доме Самсонова напрямую соотносятся с запертым для собственной семьи, и тем более чужих людей, характером героя-купца, чуждым открытому характеру «капитана» ― Дмитрия Карамазова.

«Это был злобный, холодный и насмешливый человек, к тому же с болезненными антипатиями. Восторженный ли вид капитана, глупое ли убеждение этого «мота и расточителя», что он, Самсонов, может поддаться на такую дичь, как его «план», ревнивое ли чувство насчёт Грушеньки, во имя  которой  «этот сорванец» пришёл к нему с какою-то дичью за деньгами, ― не знаю, что  именно побудило тогда старика, но в ту минуту, когда Митя стоял пред ним, чувствуя, что слабеют его ноги, и бессмысленно восклицал, что он пропал, ― в ту минуту старик посмотрел на него с бесконечною злобой и придумал над ним посмеяться. Когда Митя вышел, Кузьма Кузьмич бледный от злобы обратился к сыну и велел распорядиться, чтобы впредь этого оборванца и духу не было, и на двор не впускать, не то…

Он не договорил того, чем угрожал, но даже сын, часто видавший его во гневе, вздрогнул от страху. Целый час спустя старик даже весь трясся от злобы, а к вечеру заболел и послал за «лекарем».»

Митя, ожидая Самсонова в зале дома купца, сначала видит эти страшные повешенные мешки, вместо люстр, ― этой деталью интерьера Достоевский даёт ясный сигнал низкого; таковым ― низким ― вскоре и показывает себя хозяин дома, спустившись из своих покоев на втором этаже.

*****

школа, 5 кб

Школа писательского и поэтического мастерства Лихачева — альтернатива 2-летних Высших литературных курсов и Литературного института имени Горького в Москве, в котором учатся 5 лет очно или 6 лет заочно. В нашей школе основам писательского мастерства целенаправленно и практично обучают не более 6 месяцев — на первом этапе, общем для всех . Второй и главный этап обучения — индивидуальное наставничество: литературный наставник (развивающий редактор) работает с начинающим писателем над новым произведением последнего — романом, повестью, поэмой, циклом рассказов или стихов.

Приходите: затратите только немного денег, а приобретёте современные писательские навыки, сэкономите своё время (= жизнь) и получите чувствительные скидки на редактирование и корректуру своих рукописей.  

headbangsoncomputer

Инструкторы Школы писательского и поэтического мастерства Лихачева помогут вам избежать членовредительства. Школа работает без выходных. 

OLYMPUS DIGITAL CAMERA

Обращайтесь: Сергей Сергеевич Лихачев

Школа писательского и поэтического мастерства Лихачева:

РФ, 443001, г. Самара, Ленинская, 202

book-writing@yandex.ru

8(846)260-95-64 (стационарный), 89023713657 (сотовый) ― для звонков с территории России

011-7-846-2609564 ― для звонков из США

00-7-846-2609564 ― для звонков из Германии и других стран Западной Европы

8-10-7-846 2609564 ― для звонков из Казахстана

00-7-846 2609564 ― для звонков из Азербайджана, Молдовы

Интересы Школы представляет ООО «Юридическая компания «Лихачев»

Советы русских писателей-классиков. Правила жизни

Александр Пушкин — 17-летнему брату Льву Сергеевичу (осень 1822) 

Ты в том возрасте, когда следует подумать о выборе карьеры; я уже изложил тебе причины, по которым военная служба кажется мне предпочтительнее всякой другой. Во всяком случае, твоё поведение надолго определит твою репутацию и, быть может, твоё благополучие.

Тебе придётся иметь дело с людьми, которых ты ещё не знаешь. С самого начала думай о них всё самое плохое, что только можно вообразить: ты не слишком сильно ошибёшься.

Не суди о людях по собственному сердцу, которое, я уверен, благородно и отзывчиво и, сверх того, ещё молодо; презирай их самым вежливым образом: это — средство оградить себя от мелких предрассудков и мелких страстей, которые будут причинять тебе неприятности при вступлении твоём в свет.

Будь холоден со всеми; фамильярность всегда вредит; особенно же остерегайся допускать её в обращении с начальниками, как бы они ни были любезны с тобой. Они скоро бросают нас и рады унизить, когда мы меньше всего этого ожидаем.

Не проявляй услужливости и обуздывай сердечное расположение, если оно будет тобой овладевать; люди этого не понимают и охотно принимают за угодливость, ибо всегда рады судить о других по себе.

Никогда не принимай одолжений. Одолжение, чаще всего — предательство. Избегай покровительства, потому что это порабощает и унижает.

Я xoтел бы предостеречь тебя от обольщений дружбы, но у меня не хватает решимости ожесточить тебе душу в пору наиболее сладких иллюзий.

То, что я могу сказать тебе о женщинах, было бы совершенно бесполезно. Замечу только, что чем меньше любим мы женщину, тем вернее можем овладеть ею. Однако забава эта достойна старой обезьяны XVIII столетия. Что касается той женщины, которую ты полюбишь, от всего сердца желаю тебе обладать ею.

Никогда не забывай умышленной обиды, — будь немногословен или вовсе смолчи и никогда не отвечай оскорблением на оскорбление.

Если средства или обстоятельства не позволяют тебе блистать, не старайся скрывать лишений; скорее избери другую крайность: цинизм своей резкостию импонирует суетному мнению света, между тем как мелочные ухищрения тщеславия делают человека смешным и достойным презрения.

Никогда не делай долгов; лучше терпи нужду; поверь, она не так ужасна, как кажется, и, во всяком случае, она лучше неизбежности вдруг оказаться бесчестным или прослыть таковым.

Правила, которые я тебе предлагаю, приобретены мною ценой горького опыта. Хорошо, если бы ты мог их усвоить, не будучи к тому вынужден. Они могут избавить тебя от дней тоски и бешенства.

Когда-нибудь ты услышишь мою исповедь; она дорого будет стоить моему самолюбию, но меня это не остановит, если дело идет о счастии твоей жизни.

*****

Антон Чехов — брату Николаю (март 1886) 

Ты часто жаловался мне, что тебя «не понимают!». На это даже Гёте и Ньютон не жаловались… Тебя отлично понимают… Если же ты сам себя не понимаешь, то это не вина других…

Уверяю тебя, что, как брат и близкий к тебе человек, я тебя понимаю и от всей души тебе сочувствую… Все твои хорошие качества я знаю, как свои пять пальцев, ценю их и отношусь к ним с самым глубоким уважением. Я, если хочешь, в доказательство того, что понимаю тебя, могу даже перечислить эти качества.

По-моему, ты добр до тряпичности, великодушен, не эгоист, делишься последней копейкой, искренен; ты чужд зависти и ненависти, простодушен, жалеешь людей и животных, не ехиден, незлопамятен, доверчив… Ты одарён свыше тем, чего нет у других: у тебя талант. Этот талант ставит тебя выше миллионов людей, ибо на земле один художник приходится только на 2 000 000…

Талант ставит тебя в обособленное положение: будь ты жабой или тарантулом, то и тогда бы тебя уважали, ибо таланту всё прощается.

Недостаток же у тебя только один. В нём и твоя ложная почва, и твоё горе, и твой катар кишок. Это — твоя крайняя невоспитанность.

Извини, пожалуйста, но veritas magis amicitiae [истина выше дружбы]… Дело в том, что жизнь имеет свои условия… Чтобы чувствовать себя в своей тарелке в интеллигентной среде, чтобы не быть среди неё чужим и самому не тяготиться ею, нужно быть известным образом воспитанным…

Талант занёс тебя в эту среду, ты принадлежишь ей, но… тебя тянет от неё, и тебе приходится балансировать между культурной публикой и жильцами vis-a-vis. Сказывается плоть мещанская, выросшая на розгах, у рейнскового погреба, на подачках. Победить её трудно, ужасно трудно.

Воспитанные люди, по моему мнению, должны удовлетворять следующим условиям:

1) Они уважают человеческую личность, а потому всегда снисходительны, мягки, вежливы, уступчивы… Они не бунтуют из-за молотка или пропавшей резинки; живя с кем-нибудь, они не делают из этого одолжения, а уходя, не говорят: с вами жить нельзя! Они прощают и шум, и холод, и пережаренное мясо, и остроты, и присутствие в их жилье посторонних…

2) Они сострадательны не к одним только нищим и кошкам. Они болеют душой и от того, чего не увидишь простым глазом…

3) Они уважают чужую собственность, а потому и платят долги.

4) Они чистосердечны и боятся лжи как огня. Не лгут они даже в пустяках. Ложь оскорбительна для слушателя и опошляет в его глазах говорящего. Они не рисуются, держат себя на улице так же, как дома, не пускают пыли в глаза меньшей братии… Они не болтливы и не лезут с откровенностями, когда их не спрашивают… Из уважения к чужим ушам они чаще молчат.

5) Они не уничижают себя с той целью, чтобы вызвать в другом сочувствие и помощь. Они не играют на струнах чужих душ, чтоб в ответ им вздыхали и нянчились с ними. Они не говорят: меня не понимают!..

6) Они не суетны. Их не занимают такие фальшивые бриллианты, как знакомство со знаменитостями, восторг встречного в Salon’e, известность по портерным…

7) Если они имеют в себе талант, то уважают его. Они жертвуют для него покоем, женщинами, вином, суетой…

8) Они воспитывают в себе эстетику. Они не могут уснуть в одежде, видеть на стене щели с клопами, дышать дрянным воздухом, шагать по оплёванному полу, питаться из керосинки. Они стараются возможно укротить и облагородить половой инстинкт… […]

Воспитанные же в этом отношении не так кухонны. Им нужны от женщины не постель, не лошадиный пот, […] не ум, выражающийся в умении надуть фальшивой беременностью и лгать без устали… Им, особливо художникам, нужны свежесть, изящество, человечность […]… Они не трескают походя водку, не нюхают шкафов, ибо они знают, что они не свиньи. Пьют они только, когда свободны, при случае… Ибо им нужна mens sana in corpore sano [в здоровом теле — здоровый дух].

И т.д. Таковы воспитанные…

Чтобы воспитаться и не стоять ниже уровня среды, в которую попал, недостаточно прочесть только Пиквика и вызубрить монолог из Фауста. Недостаточно сесть на извозчика и поехать на Якиманку, чтобы через неделю удрать оттуда…

Тут нужны беспрерывный дневной и ночной труд, вечное чтение, штудировка, воля… Тут дорог каждый час… Поездки на Якиманку и обратно не помогут. Надо смело плюнуть и резко рвануть… Иди к нам, разбей графин с водкой и ложись читать… хотя бы Тургенева, которого ты не читал…

*****

Лев Толстой — «Правила» (из дневников) (май 1847)

Для того, чтобы развить волю вообще и дойти до высшей ступени её развития, надо необходимо пройти и низшие ступени. Сообразно с этим делением воли, я и правила нравственные, имеющие предметом развить волю, делю на три отдела: на 1) правила для развития воли телесной, 2) правила для развития воли чувственной, 3) правила для развития воли разумной.

Правила для развития воли телесной

Правило общее. Все деяния должны быть определениями воли, а не бессознательным исполнением телесных потребностей.

Так как мы уже сказали, что на волю телесную имеют влияние чувства и разум, то эти две способности должны определить правила, по которым бы могла действовать воля телесная для своего развития. Чувства дают ей направление и указывают цель её, разум же даёт способы, которыми телесная воля может достигнуть этой цели.

Правило 1. Каждое утро назначай себе всё, что ты должен делать в продолжение целого дня, и исполняй всё назначенное даже в том случае, ежели исполнение назначенного влекло за собою какой-нибудь вред.
Кроме развития воли, это правило разовьёт и ум, который будет обдуманнее определять деяния воли.

Правило 2. Спи как можно меньше (сон, по моему мнению, есть такое положение человека, в котором совершенно отсутствует воля).

Правило 3. Все телесные неприятности переноси, не выражая их наружно.

4. Будь верен своему слову.

5. Ежели ты начал какое бы то ни было дело, то не бросай его, не окончив.

6. Имей всегда таблицу, в которой бы были определены все самые мелочные обстоятельства твоей жизни, даже сколько трубок курить в день.

7. Ежели ты что-нибудь делаешь, то напрягай все свои телесные способности на тот предмет, который ты делаешь. Ежели же переменяется твой образ жизни, то переменяй и эти правила. […]

Правила для развития воли разумной

Правило 19. Определяй с начала дня все твои умственные занятия.

20. Когда ты занимаешься, старайся, чтобы все умственные способности были устремлены на этот предмет.

21. Чтобы ничто внешнее, телесное или чувственное не имело влияния на направление твоей мысли, но чтобы мысль определяла сама себя.

22. Чтобы никакая боль, как телесная, так и чувственная, не имела влияния на ум.

Какое бы ты ни начал умственное занятие, не бросай его до тех пор, покуда ты его не кончишь. Так как это правило может повести к большим злоупотреблениям, то здесь нужно его ограничить следующим правилом: имей цель для всей жизни, цель для известной эпохи твоей жизни, цель для известного времени, цель для года, для месяца, для недели, для дня и для часу и для минуты, жертвуя низшие цели высшим.

Правила для развития памяти

Правило 23. Составляй конспект из всего, чем занимаешься, и учи его наизусть.

24. Каждый день учить стихи на таком языке, который ты слабо знаешь.

25. Повторяй вечером всё то, что узнал в продолжение дня.

Каждую неделю, каждый месяц и каждый год экзаменуй себя во всём том, чем занимался, ежели же найдёшь, что забыл, то начинай сначала.

Правила для развития деятельности умственной

Правило 32. Не делай chateaux en Espagne [воздушных замков].

33. Старайся дать уму как можно больше пищи.

Правила для развития умственных способностей

Мы имеем пять главных умственных способностей. Способность представления, способность памяти, способность сравнения, способность делать выводы из этих сравнений и, наконец, способность приводить выводы эти в порядок.

Правила для развития способности сравнения

35. Изучай хорошо те предметы, которые ты сравниваешь.

36. Всякую новую тебе встретившуюся мысль сравнивай с теми мыслями, которые тебе известны. Все отвлечённые мысли оправдывай примерами.

Правила для развития способности делать выводы

36. Занимайся математикой.

37. Занимайся философией.

38. Всякое философическое сочинение читай с критическими замечаниями.

Правила для развития способности приводить выводы в порядок

39. Изучи систему своего существа.

40. Все твои сведения по одной какой-нибудь отрасли знания приведи к одному общему выводу.

41. Все выводы сравни между собою, и чтобы ни один вывод не противоречил другому.

42. Пиши сочинения не мелкие, но учёные. […]

Правила для развития обдуманности

Всякий предмет осматривай со всех сторон. Всякое деяние осматривай со стороны его вреда и его пользы. При всяком деянии рассматривай, сколькими способами оно может быть сделано и который из этих способов лучший. Рассматривай причины всякого явления и могущие быть от него следствия.

******

 

Сатирический роман Сергея Лихачева «Свежий мемуар за злобу дня». Мемуары 1 и 2

Сатирический роман-эпопея «Свежий мемуар на злобу дня». Мемуары 1 и 2. Роман издан в рамках собрания сочинений Сергея Лихачева, том 2. Продолжение романа (мемуары 3 и 4) — уже в издательстве. Поджанры: эпос, политическая сатира, абсурд. Художественное направление: новый русский модерн. Тема: начальство и народ. 

Филологам: на этом романе можно защищать диссертации.

***** 

Официальный портрет товарища Бодряшкина, в натуре

ПРЕДВАРЕНИЕ

Вот уж отнюдь не вожделение снискать треплёные нобелевские лавры или авторские гонорары сподобило меня усесться за клавиатуру. Не жажда ла­вров, а мучительное душе моей видение той бездны, в кою гро­зит упасть российское общество, если немедля не примется крепить соб­ственный фундамент — беззаветную любовь народа к своему начальству. Ещё будучи отроком и отчаянным пионером, я, Онфим Бодряшкин, навроде Мальчиша-Кибальчиша, или, на худой конец, беспризорника Гавроша, жаждал осуществить личную миссию в исторических судьбах своего Отечества. И все последующие быстротечно застольные и затяжные перекройкины годы провёл в творческом поис­ке некой совершенной формы, в кою следовало бы облачить эту свою жажду, дабы принести бедствующему обществу российскому практическую пользу. Форма, наконец, обретена: отныне я положил себе на труд писать бодрящий мемуар, так при том животрепируя события проистёкшие и прозорля грядущие, дабы в искомом итоге споспешествовать бурному расцвету преданной любви народа к свое­му начальству и, поелику окажется возможным, рождению ответного чувства глубокого удовлетворения. Мой пищедарный ум и твёрдая рука, уверен, патриотично отслужат и Родине, и вам, взыскующий читатель мой.

Да, быть мемуаристом очень интересно: творческое переосмысление жизни, памятник нерукотворный, обвиненье в плагиате, суд…

Позволю себе только заметить: благоприобретённая ещё в суворовском училище потребность в регулярности и порядке заставляет меня творить сии записи в строгой форме. Каждый мемуар я буду начинать неболь­шим эссе, как бы задавая очередную тему или вводя нового незабвенного героя, а набивать — фактурой, то есть фактической злобой дня. Мемуар пишу в динамике — в позе современника, а не летописца, — хотя и глаголами несовершенного вида.

Ещё: коль мой труд патриотический, — а у нас это значит и безгонорарный, — я, местами, позволю себе пренебрегать навязчивой самоцензурой и смело пускаться в наболевшие отступления, дабы вы, благодарный читатель мой, за неизбежной узостью каждой специальной темы мемуара не проглядели всю ширь проступающей меж строк натуры скромного автора. Кстати, ищу издателя скорее с правильным государственным понятием в кудрявой голове, нежели с увесистым гонораром в кассе. И от степени фурора, какой возбудит в читателе мой опус, будет зависеть его продолжение

И ещё. Блюдя свою честь в отношении к вам, обнадёженный читатель мой, и, возможно, даже себе в ущерб, напомню первейшее читательское правило: сначала узнай, кто автор — потом читай. Итак, моё предварение…

На свет я появился в роддоме Сорвиголовска, с полсотни лет тому назад. Город лежит — в прямом и в переносном смыслах — в холодной Непроймёнской стороне и, по причине наличия секретного завода, в ту пору был он ещё закрыт для иностранных шпионов… Смерть шпионам! Простите, вырвалось непроизвольно. Родился я, почти уверен, поздним утром, дабы ранним не сердить при исполнении дежурной врачихи-акушерки, медсестёр и нянь. Мамыньки-папыньки и прочей якобы родни не знавал с того же позднего мартовского утра, а вырос и развился на бюджете, то бишь исключительно благодаря заботе родного власть предержащего начальства. Сразу заявляю раз и до последней строчки мемуара: всё худое предвзято мною из СМИ и от ненормативного народа, всё доброе привнесено в меня начальством — тем ещё, советским. Оно с лихвой обеспечило меня дарвиновским натуральным правом выживать в неблагоприятной окружающей среде: и то — в пучине Сорвиголовского инкубатора я так и не сгинул, вопреки благоприятнейшим к тому предпосылкам, зато позже капитально отъелся в штабе N-ской части Советской армии, получил высокое армейское, а позже и гуманитарное, образование со всеми вытекающими стипендиями и обеспеченьем, сподобился влёгкую и без всякого, заметьте, блата защитить диссертацию на степень кандидатуры душеведческих наук ― моя квадратная голова и для сего оказалась не помехой! — получил казённое жильё, и трижды по жизни выдавали мне подъёмные —  деньгами, мебелью и прочим вполне годным для ведения хозяйства и личной жизни имуществом и всяким причиндалом. Да и по мелочам советское начальство меня никогда не забывало: всегда получал я из казны и фондов всевсяческие бесплатные путёвки, командировочные, премии, талоны, подарки, нательный реквизит, чувствительные продуктовые пайки, вещевое довольствие, транспортные средства… Это я ещё случайные доходы опускаю! Мне присвоено высокое воинское звание майора. А майор — кто латинский подзабыл — означает, главный! Правда, из-за рутинной путаницы в документах кадровики из министерства обороны уже лет пятнадцать никак не разберутся: я секунд-майор запаса или-таки выслужился в наиглавнейшие премьер-майоры — читайте: подполковники? Посему, когда общаюсь со знакомыми и с приятными во всех отношениях людьми, представляюсь, по врождённой скромности, секундом, а когда след перед чужаками или врагами козырнуть — ну тут держись: тут я всамделишный премьер! Холост, то бишь, в дамах много понимаю… Очень строг к попам всех конфессий и мимикрий. Попы (с ударением на «ы») в России не пройдут! Я автор нашумевшей капитальной монографии «Эрос в быту начальства» — ну это отдельный серьёзный разговор… Имею и не столь объёмные, зато впечатляющие на эмоциональном уровне, печатные работы: «В кризис нравственность должна быть экономной», «Основы теории справедливого воровства», «Как реорганизовать РПЦ в Музей истории православной культуры», «Как бескровно избавиться от лженеолибералов» и дэрэ. В русскую зиму титанически кормлю синичек — здесь мне равных в Непроймёнске просто нет. Мои синички не какие-то вам птахи-вертопрахи прыг-скок да чик-чирик, а конкретные такие толстушки-веселушки — любо-дорого взглянуть! Как всякий русский человек, я силён в благих намереньях, но и — поверьте на слово! — частенько бываю весьма рвенлив в делах. А главное, я брутальный патриот: родному начальству служу с улыбкой, хожу по струнке и держу хвост колёсиком! Я и, в некотором роде, «чиновник особых поручений», как говаривали в девятнадцатом, любимом моём, литературном веке. Ныне служу ведомым прививатором в Институте животрепещущих проблем: прививаю непроймёнскому народу социально необходимую вакцину любви к своему начальству. Считаю себя учёным литератором, знатоком политики, общества, женщин и вообще. Награждён редкостной медалью «За ёфикацию страны». Других многажды обещанных наград пока что не дождался, однако, не ропщу. У меня, как у верного сына России, навечно всё ещё впереди!

Моё кредо: бодрись!

*****

В бумажном варианте роман не продаётся  слишком дорого автору обошёлся (издательский макет и типография  1423 руб/экз.), поэтому отпечатано всего 150 экз. ― исключительно для дарения друзьям, ученикам моей Школы и для рассылки на конкурсы. А в электронном виде роман продаю за 250 рублей, обычной цене подобных произведений в интернет-магазинах. Обращайтесь с заявкой («Хочу купить ваш роман…») по адресу: likhachev007@gmail.com, пришлю номер сбербанковской карты и по получении денег немедленно вышлю файл с романом. 

Читайте, пишите отзыв на указанный адрес! Приходите в мою дистанционную Школу писательского и поэтического мастерства учиться писать романы и стихи. Будет волнительно и интересно!

Сергей Лихачев на фоне Волги и Жигулёвского пивзавода в Самаре

Роман Сергея Лихачева «Наперегонки со смертью»

Мой роман, изданный в формате собрания сочинений, том 1. Поджанр ― психологический роман, литературное направление ― Новый русский модерн

*****

 

Глава 1. Мера ― остаться живу

 

В занятой под кабинет гостиной комнате, в направленной полосе света от настольной лампы, опущенной на голый, выложенный крупной ёлочкой дубовый паркетный пол, на застеленном простынями диване лежал полураздетый крепкого сложения мужчина лет сорока. Он уставился на корешки томов академического собрания сочинений Пушкина за стеклянными дверцами громоздкого книжного шкафа и свободной от телефонной трубки рукою машинально играл чёлкой молодой женщины. В одной коротенькой сорочке чёрного шёлку, она лежала на спине, головою на его коленях, и смотрела неотрывно в глаза говорившего.

― Правильно вам объяснили: нет вдохновения ― к больному не подойдём, ― нарочито методичным и почти суровым тоном говорил мужчина. ― Не понимаете вы, девушка, чего просите… Сегодня в семнадцать часов бригада решила отдыхать трое суток, то есть новых больных не принимать. Да, угадали: у меня сейчас… ― он на секунду смягчился, коротко улыбнулся женщине и указательным пальцем легонько ткнул её в кончик носа, ― гостья. Но не в гостье дело… Ну нет, моя гостья не внемлет вашим уговорам. Не в ней, повторяю, дело… Какое тут вдохновение! Сегодня у нас больной… с летальным исходом. Вам повторить? С ле-таль-ным! Мне, девушка, через смерть этого больного переступить ещё надо ― понимаете, о чём я? Чтобы не оборачиваться, прежде чем пуститься в новый забег… Нет, девушка, категорически нет: брать сегодня нового больного ― ужасный риск для него! Бригада реаниматоров выдохлась, нужно остановиться, передохнуть, расслабиться ― всем, включая меня.

Я… Да, я пока что «неужели тот самый-растотсамый» Иван Николаевич Ямщиков, и всё же… Конечно вы не понимаете, поэтому просто доверьтесь спецу. Мы не в состоянии сегодня работать с должной отдачей ― кончился заряд вдохновения… Ваши чувства мне более чем понятны и, сам не знаю, даже, может, по-особому близки, хотя один гневливый человек… ― он коротко и уже виновато улыбнулся и вновь занёс палец над лицом женщины, но та резко отвернулась, ― считает меня нечутким… ― Женщина села и принялась надевать на босу ногу домашние туфли. ― Простите, я должен прекратить этот разговор… Нет, заклинаю вас, не приезжайте…

Ямщиков опустил трубку, поставил аппарат на пол, рядом с большим жостовским подносом, на котором разноцветной пирамидкой громоздились бутылки с вином и соком, пузатенький графин из хрусталя, стаканы и фужеры. Он тоже сел, опустив ноги на пол, ровно, строго, упёрши в стёртый паркет невидящий взгляд, и на минуту забылся.

― Невинность и отчаянье в голосе… ― заговорил, наконец, он медленно и глухо, как бы сам себе. ― Пронзительное какое сочетание… Неслыханный тембр… Драма… А интонация, окраска звука… Козловский в роли юродивого… «Мальчишки отняли копеечку… Вели-ка их зарезать… Нельзя молиться за царя Ирода…» Кризис, явный кризис… ― Ямщиков прикрыл глаза и покачал головой. ― И братец её по нашей, кажется, части: черепно-мозговая… шесть суток без сознания… а утром сегодня ― ухудшение… Летит меня вдохновлять…

Ямщиков мыкнул и вновь отрешённо покачал головой. Обернулся к полоске окна между шторами, напротив форточки. Стёкла в деревянных старых рамах будто раскачивались и мигали ― в жёлтых бликах от шатающихся уличных фонарей. Порывы ветра с дождём остервенело и аритмично нахлёстывали в жалобно дребезжавшее окно. Шумели ветками и скрипели на улице деревья. Гудели в разной тональности две арки в доме напротив. Сорвалась с железной крыши ледяная глыба, пронеслась с низким свистом мимо окна, громыхая градом осколков от сосулек о поручни на балконах, сшибая не убранные на зиму корытца для цветов, и с грузным выдохом ухнула где-то внизу. Визг собачьей ссоры раздался было ― и как оборвало. Шипели скатами по мокрому асфальту редкие машины. Загромыхал с привзвизгами, трогаясь и буксуя на подъёме, старенький трамвай…

Ямщиков наконец встряхнулся, как будто что-то решив про себя. Он откинулся на спинку дивана и, уже нахмурившись, стал наблюдать за женщиной. Та ходила, почти бегала, по комнате взад и вперёд. Она явно собиралась с мыслями, готовясь высказаться, и как-то забылась, отчего движения её стали машинально-естественными. И в этом естестве её поступи, горделивой и стремительной, проступила натура полнокровной женщины ― высокой, статной, прекрасно сложенной, уверенной в своих достоинствах и ценящей их. Ямщиков помрачнел ещё более. Он, уже не отрываясь, сжав зубы и набычившись, смотрел исподлобья, как мелькают её полные стройные ноги и бьются под шёлком её ягодицы, и слушал, цепенея, стук её каблуков, шорох трущихся ног…

Женщина вдруг остановилась и резко обратилась к нему:

― Деликатен же, друг мой: расслабиться ему нужно! А я как раз то, что надо учёному мужу для расслабления: и в теле, и без комплексов, и без особых претензий, и стараюсь вовсю ― фигуры выделываю почище, наверное, цирковой акробатки! И так ― все три года. А какая-то залётная птичка певчая ― с невинным, видите ли, голоском ― порхает к тебе на холостяцкую квартиру, в ледяную бурю, в ночь, без приглашения, даже вопреки, ― и она вдохновительница. Очень мило! А почему не так: летит на нас всепогодный истребитель-перехватчик ― ну и шарахни по нему из зенитки, защити нашу пару! Не хочешь? А мне теперь куда? Кто я в твоей жизни, наконец?! Не-е-ет! Вижу, у тебя не только любви, а и элементарного такта не осталось. Все люди как люди: с кем-то встречаются, куда-то ходят, ездят, летают, бегут…

― Это бег наперегонки со смертью, ― выдохнул Ямщиков и закрыл глаза.

― …Одна я как на привязи. Две недели ждать встречи, а в награду ― щелчок по носу. Нет уж, хватит с меня! Всё! Гоняйся за душами покойников своих, за Нобелевской премией, за чем угодно, а я найду себе мужчину. Пусть, наконец, за мной погоняются!

Тут, хищно изогнувшись, она молниеносно стянула через голову сорочку, скомкала, поднесла к лицу, глубоко вдохнула её запах, потом отстранила и поиграла ею в руках, рассматривая на свет с видом ироничного сожаления, наконец фыркнула: «Вот и вся память!», швырнула сорочку на колени Ямщикову, вышла в смежную комнату и оттуда заговорила:

― А как у нас всё хорошо начиналось… Я думала: умный, здоровый, уважаемый, прилично зарабатывающий муж, дети, свой дом на просеках у Волги… Если б тогда, в самом начале, ты, как все нормальные люди, сделал предложение и мы поженились, то, наверное, устроилось бы как-то, приспособилась я, вжилась. Да конечно вжилась бы. Мне было девятнадцать, твоих дел я не знала… Да у меня энтузиазма было немерено ― только запрягай. Я бы всё сама обустроила. И дом сама отстроила, и детей выходила ― всё! А сейчас что? Чувствую себя полной дурой, старухой у разбитого корыта. И где этот наш дом? Все доходы желанный мой отказывает на общественные нужды, а сам живёт в развалюхе-сталинке, как незаслуженный пенс. Это ещё папочка мой не видел, где ты обитаешь, ― он бы сказал!.. Но я-то, ― она показалась в дверном проёме, уже в белье и прижимая юбку к груди, ― я хочу нормальной жизни, нормальной, чтобы пара была. А ты всегда вне пары, даже когда рядом лежишь. Ты далеко-далеко, где-то со своими больными… с врачами… Да и врачи твои ― больные. И сам, и сам ты, доктор Ямщиков, потихоньку с ума сходишь возле больных своих. Я понимаю: работать ― да, но не жить среди них ― жить со мной! Ты на себя посмотри: седой, больной, мрачный. Ты в каком году в последний раз смеялся вслух? Я не припомню твоего смеха. Сотрёшься скоро, как обмылок в общественном туалете сотрёшься. Кого ты всё хочешь отмыть? Кого ты всё бежишь спасать? Нет, я больше так не могу. Чего мне ждать? Вокруг тебя вечно какие-то ужасные происшествия, всякая патология, грязное бельё, смерть! А я хочу, чтобы вокруг меня была жизнь!

Она судорожно вздохнула и, замотав головою, скрылась за дверью.

― Жизнь, смерть ― мифологемы, ― глухо сказал Ямщиков. Он скрестил руки на груди, выпрямил спину и упёрся невидящими глазами в корешки книг в книжном шкафу. ― Но для пользы дела, Нина, практикующий врач должен исходить из того, что вокруг человека не жизнь ― смерть. В каждом из нас только жизнь, а вокруг ― смерти, неисчислимые: их столько, сколько в мире есть существ, предметов, явлений и сил. Смерти подступают к жизни со всех сторон, теснятся вокруг, и всякий миг испытывают её ― на крепость. Но есть, есть у человека свойства, как у любой твари, свойства, с которыми он, как со штыком наперевес, пробивается как-то по лазейкам вещества-пространства-времени в этой гуще… ― Ямщиков на мгновение умолк, подыскивая слова, ― в гуще смертоносного вселенского порядка, и при том всё глуп-человек надеется: случись что ― можно куда-то ещё убежать… За доктора Ямщикова не вышла замуж ― это разве мера? Остался жив ― вот мера, объективная мера всему в биологическом мире. Человек разумный как вид несёт в себе и, что самое досадное, разумеет фундаментальный дефект в устройстве живого мира: он один осознаёт неизбежность своей смерти, но при этом цену своей жизни никак не учтёт, никак не охранит должным образом, пока здоров и благополучен, а когда тишайшая неощутимая смерть-смертишка вдруг ухватит в загривок и поставит перед своим лицом…

Ямщиков смолк, не договорив.

― Мне уже начало сниться, ― надтреснутым голосом продолжил он, опять непроизвольно блуждая взглядом по корешкам книг, ― будто весь мир вертится вокруг нашего стола в операционной. И заводы-фабрики дымят, и художники творят, и машины ездят, и родители с учителями усердствуют ― всё ради того, чтобы взрастить человека, сподобить его возлюбить жизнь ― и уложить к нам на стол. Ловлю себя на мысли: я высматриваю в каждом знакомом человеке ― а даже уже и в незнакомом ― высматриваю те признаки, какие могли бы, случись что, помочь его поднять от земли. И я не один такой. Мы врачи, мы лечим, но почему-то наших истинных знаний ― во вред себе ― люди боятся панически. «Не может этого быть!» Знаний о летающих ящерах, о мумиях фараонов они не боятся, о гибельном космосе, о ядерных бомбах, о чертях и об эльфах тоже, а знания о самом себе, о кровинушке, ― вот, оказывается, где страшно. За страх о себе люди платят нам недоверием. Лечи мы традиционно, под пологом врачебной тайны, не объясняя и не испрашивая помощи и участия, ― трупов бы стало больше, зато к реаниматорам претензий ― никаких. Нас, как поближе узнают, начинают бояться, а случись провал ― возненавидят и пытаются осудить. Сегодня больной умер ― и тут же пошли угрозы: взорвём, посадим, зачем брали в клинику, если не можете ни…

― Оставь! Хочешь мне ответить что-то ― о нас и говори, о живых людях.

― А с живыми всё ясно: просты, похожи друг на друга, так что опиши нас в терминах естественных наук ― все выйдем на одну формулу, сиречь на одно лицо. Живые понятны: жив ― значит понят. А вот когда смерть подступает и уже полужив-полумёртв ― становишься непонятным. Но лики смерти имеют свою типологию…

― Я тебя прошу!

― Нельзя нам остановиться! Не о бомбах, не о богах человеку думать надо ― о ближнем своём. Тысячи лет медицине, а диагностика из рук вон плоха. Болезнь человека куда шире медицины, но практикуют с нездоровым телом почему-то одни врачи. Вот практикующий врач подходит к больному ребёнку, тот полужив-полумёртв, врач: щаз сбацаем диагностику, поставлю диагноз и примусь лечить ― поелику окажется возможным. Всё! А поколику диагноз смертельный? Да ну!.. Смертельный диагноз ― это вообще внемедицинский диагноз. Это, значит, уже упустили, и кто-то должен быть признан виновным и ответить. Тогда ключевой для общества вопрос: как подступающую неестественную смерть углядеть вовремя и объективно? Где, как её искать, куда смотреть? Не на оскал ведь лежащего навзничь ребёнка, кому от всей жизни остался, может быть, всего один удар сердца; не на экран кардиографа, где… ― Ямщиков на мгновение умолк и вдруг, вымученно улыбнувшись, продекламировал: ― Где отблеск этого удара, дрожа, взметнётся и падёт.

― Ну вот как с тобою жить нормальной женщине? ― Нина вошла в комнату, одетая и причёсанная, поставила у дивана сумку с аккуратно уложенными вещами и принялась укладывать в неё домашние туфли. ― Нет чтобы уговорить меня остаться, как-то удержать…

― Да права, права ты, ― обмякнув, выдохнул Ямщиков и отвалился на спинку дивана, ― нормальной женщине со мною, видно, не ужиться. Да и не имею я права сейчас жить юдолями мира сего… «Последний взор моих очей, / ― тихо, прикрыв глаза, продекламировал он, ― луча бессмертия не встретит, / и погасающий светильник юных дней / ничтожества спокойный мрак осветит…»

― Ей-богу, отхлестать тебя по щекам, чтобы очнулся да огляделся вокруг. Сколько лет я возле тебя, и всё болтала сама с собой, как заводная, а ты всё думал о чём-то своём и наблюдал за мной, как в зоопарке… Унизительно! Вы изучаете всех, даже самых близких людей. Изучаете ― потому и не любите никого! Жаль, поняла это лишь недавно… Спасибо тому фуршету в администрации, когда Линней твой, помнишь, на радостях, что медалями наградили, разговорился про вашу с ним коллекцию человеческих типов. Меня как осенило тогда, что вы за кадры такие ― систематики людей. А ты ещё удивлялся в тот вечер, когда возвратились домой: я после шампанского с танцами ― и вялой была. Завянешь тут с вами: живых людей, как бабочек, ловите, наколотых сушите и с этикеткой в коробочку ставите, а потом задвигаете эту коробку бог знает в какой глубокий ящик, и на том ― шабаш: пропал для вас человек!

― «Я видел смерть; она в молчанье села / У мирного порогу моего; / Я видел гроб; открылась дверь его; / Душа, померкнув, охладела…»

― Да-да, именно охладела… ― Нина демонстративно глубоко вздохнула и некоторое время молчала, покачивая в задумчивости головою. ― Ничем-то я тебе не интересна, совсем ничем: одною своею тривизиткой и брала. ― Она шагнула к большому, в рост, зеркалу старого шкафа, положила руки на высокие свои груди и, любуясь, провела по ним и дальше вниз ― по талии и бёдрам. ― Ладно, не пропадём. Повзрослела я рядом с тобой, даже как-то слишком: игривость напрочь пропала, скучною сделалась, малоподвижной ― все подруги заметили, и не танцевала уже год почти… С чувством собственной неотразимости, увы, тоже покончено. А вот убиваться не стану! Буду мудрей, практичней и капельку стервозней. И интереснее ― для всех. Последняя просьба, доктор Ямщиков: объясните мне, уже как пациенту, отчего у нас с вами не сложилось? Моё самолюбие уязвлено. Я была уверена в своей неотразимости. Моё окружение и по сей день в восторге и умилении от меня. А вы загнали в тупик и сподобили дать задний ход. Мне пора определяться, пора замуж выходить ― двадцать лет будет не вечно. Больше не могу позволить себе быть девочкой для битья. Я что ― не могу вызвать хотя бы ответную любовь? Да очнись ты! ― Нина схватила Ямщикова за грудки и чувствительно затрясла. ― Рассуди нашу любовь! Как я люблю тебя слушать! Ну, попей водички, отвлекись от своей сегодняшней… неудачи.

Нина подхватила графин с подноса, большими и громкими булями, не разбрызгав ни капельки, налила полный стакан, преподнесла его, с театральным реверансом, Ямщикову. Тот залпом выпил, с облегчением отвалился к спинке дивана и обернулся к окну. Нина сдвинула и завернула простыню, освобождая себе место на диване, присела рядом, обхватила рукою одно плечо Ямщикова и положила голову на другое.

― Недобрый я сегодня: рассужу без штукатурки, ― начал Ямщиков, отвернувшись опять к полоске незашторенного окна. ― Есть божественная любовь и есть земная связь. Удачливым людям полюбить удаётся один-два раза в жизни. Большинству людей не везёт ― они обходятся связями. Связей могут быть десятки и сотни. Связи убиваются чем угодно, потому что связь ― договор, и цена такого договора невелика. Брак, как освящённый обществом договор об одной из связей, хорошо прогнозируется, если данных достаточно…

― Брак хорошо прогнозируется? ― Нина откинулась от Ямщикова и с нескрываемым удивлением уставилась на него. ― Это что же я тогда никак замуж не выйду? Ну, первый мой мужчина, ладно, женатым был, лапшу два года вешал дурочке молодой ― разведётся, мол, тогда и… А с тобой ― холостым, вменяемым, здоровым, успешным, эротичным ― какой мог быть иной, кроме брака, прогноз у меня ― первой раскрасавицы и умнички, каких белый свет не видывал и не увидит уже никогда? ― Нина опять прильнула к Ямщикову. ― Ну?

― Брак ― это самый типовой договор… ― Ямщиков перевёл взгляд с окна на корешки собраний сочинений. ― Юристы имеют ограниченное количество типовых договоров, потому что ограничен возможный набор отношений между договаривающимися сторонами. Так же и в мировой литературе с древнейших времён по настоящее время описано всего несколько десятков родовых сюжетов взаимоотношений между людьми. Фабул таких взаимоотношений ― десятки миллионов ― сколько произведений, а сюжетов всего несколько десятков. Человек как биологический вид исчерпал, в основном, своё разнообразие взаимоотношений, возможны только повторы. Технический прогресс не добавляет новых сюжетов. Дело в самом человеке. Новизна сюжетов появится, тем не менее, довольно скоро ― в историческом понимании скоро.

― Когда?

― Когда несовершенного человека генетически модифицируют. Главные открытия в генетике человека ещё впереди. Первая задача девушки, желающей выйти замуж, ― определить подходящий ей тип сюжета отношений. Каждый сюжет возникает и течёт по своему руслу, и надо заставлять себя следовать в этом русле: лишь так можно приплыть к счастливому браку. Русские девушки не умеют определить для себя стратегию и тактику построения отношений с любимым человеком и потому сплошь и рядом губят свои чувства. Наши евразийские девушки, в отличие от европеек или азиаток, очень поздно формируются как личности, они не нацелены и безвольны, остаются с детской психологией, когда тело уже требует взрослой. Они не прогнозируют и потому не видят отчётливо своего будущего. Они то безвольно плывут по течению, то шарахаются из одной крайности в другую. Отношения незрелых как личности российских девиц с мужчинами напоминают какие-то безумные игрища. Только к двадцати двум годам у русских девушек происходит заметный спад в чувствах, они становятся неспособными на любовь и даже на сильные увлечения; это происходит в силу перестройки организма ― заканчивается рост скелета и прочее, и даёт о себе знать опыт. Любви не все возрасты покорны, ― Ямщиков кивнул на корешки книг, ― поэт не прав…

― Спад… Азарта у меня, правда, сильно поубавилось… А зачем тогда в самом начале намекал: мне, мол, жениться пора. Я, дура, и лезла из шкуры вон, старалась… Выходит: пора жениться, но безотносительно меня?

― Увы. Делай очевидный вывод: ты не различаешь немотивированных и мотивированных в отношении тебя потенциальных кавалеров.

― Не на того охотилась?

― Твой характер охотницы сыграл злую шутку. Ты всегда призывала во мне всё волевое и логическое, ссылалась на семейные ценности, расписывала радости жизни с тобой и прочая, и прочая. Всё правильно ― для другого, а именно меня, Ивана Ямщикова, нельзя так приземлять. Невозможно мне под оглоблями или по корде жены бегать. Ты же знала, над чем я работаю. Как ты ухитрилась меня не понять? Мне важнее всё вневолевое: идеи, природные задатки, скорость реакций, интуиции, тайны…

― Почему?

― Потому что происхождение важнее воспитания. Вся внешняя жизнь моя ― только до чего рука достанет. ― Ямщиков протянул руку к книжному шкафу, потом ткнул себя указательным пальцем в грудь. ― Остальное ― внутреннее «я», переживания, идеи.

― И жена для тебя ― внешняя жизнь… Выходит, попусту я за тобой гонялась? Никудышной оказалась охотницей… Другие и попой ни разу не вильнут ― а муж в кармане! Всё: рассказывайте, доктор, как нужно ловить мужчин!

― Ищущих друга или мужа девушек и дам я делю на манекенов и охотниц. Манекены ― пассивные, слабовольные, несамодостаточные, имеющие зависимый характер, идущие вторым номером, часто ― помыкаемые. Манекенам вовсе не нужно доказывать себе, что они способны привлечь к своей персоне понравившегося им мужчину или мучиться оттого, что не способны на сей подвиг. Они просто подставляются под внимание большого количества мужчин ― обычными способами и выбор осуществляют только среди тех, кому они уже понравились. Это очень выгодная и эффективная позиция: душевные силы не истрачены, а лишь выведены на старт, а между тем полдела уже сделано ― «он» на крючке. Лягушку на болоте из анекдота помнишь: «Я здесь как женщина сижу, а не как термометр»? Так подставляются под внимание мужчин девушки-манекены. В русской сказке пассивная царевна лежит в гробу, очень далёком от подиума или телеэкрана, лежит и не шевелится даже, не произносит ни звука и вообще не дышит ― и тем не менее находит себе завидного жениха. Или ещё одну царевну-манекена с новорождённым сыном законопачивают в бочку и кидают на погибель в море, но и бочка в бурном море-окияне ей очень даже подходит для скорого ― повторного, заметь ― обретения собственного мужа. Главный способ манекена: самой оставаясь на старте ― сидеть на болоте или в интернете, лежать в гробу или на пляже, плыть в бочке или на экзамене, летать в космосе или в вихре вальса… ― не важно, что именно, но оказаться в нужном месте, в нужное время, в искомом мужчиной состоянии, и далее ― сподобить привлечённого мужчину на действия. Манекен ищет скопление мужчин или местообитание одного мужчины ― и там раскладывает сладкую приманку. И ждёт. Меняет незадавшиеся приманки. При этом дама-манекен настроена влюбиться, но не первой, а в ответ на проявленную симпатию мужчины ― так вскоре с лёгкостью и происходит. Ни одна пассивная дама не покончит жизнь самоубийством из-за постигшей её любовной драмы. К чему такие надуманные страсти? Мужчин много, и они разные. Не вышло с одним, ладно, переживём, кто следующий ― подходи! Манекены даже склонны устраивать соревнования ― как правило, заочные ― между мужчинами, которым они понравились. У манекенов всегда есть мужчины про запас ― обязательно ранжированные: если с этим не выйдет, тогда попробую с тем, а уж потом ― с тем и на худой конец, вон с тем…

― Хорошо устроились манекены, у меня подруги такие. Я, стало быть, охотница. Это, догадываюсь, плохо.

― Охотницы ― активные, волевые, самодостаточные, независимые, идущие первым номером всегда. Им не позавидуешь. Они стремятся выбрать мужчину сами и первыми кидаются в погоню за своим избранником. И гонятся за ним с кистенём в руке и с пеной у рта, истощая свои жизненные силы, страдая, хватая комплексы. Такая погоня трудна и опасна. Охотница стартует первой и потому оказывается в невыгодном, уязвимом положении, и даже в унизительном, если её отвергают. А это происходит часто. Потому что объект чувств охотницы, как правило, совсем не мотивирован на её счёт. Конечно, и в такой паре полдела уже сделано, но уже за счёт неё. Если чувство сильное, охотница буквально перестаёт обращать внимание на остальных мужчин. Если чувство не всепоглощающе, то возможно преследование двух и трёх мужчин одновременно. Охотница, конечно же, принимает ухаживания нецелевых мужчин, которым она нравится, но делает это столь безучастно или даже выказывая презрение: зря, мол, стараешься, моё сердце уже занято другим, ― что такие мужчины очень быстро ретируются, и дама остаётся «без вариантов». У охотницы всегда реальных кавалеров, кандидатов в пару, меньше, чем у манекена.

― Дураки мужики! Охотницу и ловить не надо: когда она «готова» ― не скрывает этого.

― Её «готовность» адресована не всем ― только одному. Если избранник мотивирован ― паре быть. Но обычно для завязывания пары, где дама ― охотница, с обеих сторон требуется проявить гораздо больше усилий, чем в случае пары с манекеном. У охотниц всегда больше неудач и потерь.

― В меня влюблялись, лезли всякие, но я как-то их… Значит, не пренебрегать?

― Если заинтересованный в охотнице мужчина понимает, с какой дамой он столкнулся, то применит тактику «убегающего зайца»: дама кинется в погоню ― и парочке быть. Мужчины дураки в том смысле, что не держат мысли и не имеют навыков пускаться в простенькие ухищрения, чтобы завоевать себе охотницу ― самую лёгкую добычу на любовной охоте.

― А ты легко меня завоевал, пустившись для вида, как заяц, убегать?..

― Да.

― Благодарю, милый друг, за откровенность… Буду звонить тебе и требовать советов. Всё!

Она взялась было за сумку, но в тот миг в дверь настойчиво позвонили.

― А вот и моя смена ― с невинностью в голосе. Резвая, видно, девушка. ― Нина, оставив сумку, направилась открывать, на полпути обернулась. ― Ты переоденься ― я задержу.

Когда она возвратилась, обнимая за плечи высокую девушку в очень открытом и как-то чересчур облегающем шёлковом платье ярко-малинового цвета, в комнате горел верхний свет. Ямщиков, одетый в домашнее, сидел за столом у включённого монитора.

Он поднялся навстречу, но не подошёл, а только буркнул гостье: «Вечер добрый». В ответ девушка, потрясённая видом бутылок, мятых подушек и сорочки, висящей на диване бретельками вниз, лишь бессознательно закивала.

― Ты оказался прав ― явилась «вдохновлять», ― с деланным восторгом почти закричала Нина, подталкивая девушку к середине комнаты, под свет люстры. ― Надела платьишко побордельней, колготки попрозрачней, каблучки, то-сё, мордашку намазала и заявилась «вдохновлять». Вся такая невинная из себя. А не зябко ль было, милая, зима на дворе всё же?

Девушка не отвечала и даже как будто совсем не воспринимала обращённые к ней слова. Она в растерянности, с детским ужасом на лице, неотрывно следила за Ямщиковым. Тот выбрал из стеклянной пирамиды графинчик с водочной этикеткой, налил до краёв вместительный фужер и, пробормотав: «Ваше здоровье», с отвращением на лице выпил до дна, содрогнулся, а затем откинулся расслабленно на спинку дивана и уставился на ноги девушки.

То, как он приложился, повергло в секундное замешательство и Нину, но затем, что-то сообразив, она удовлетворённо хмыкнула и замотала головою:

― Нет, я не уйду. ― Она запрыгнула на диван и прильнула к Ямщикову, обхватив его за пояс и поджав ноги под себя. ― То-то думаю, почему так легко меня отпускаешь? А ты, оказывается, задатки с пациенток берёшь ― натурой. Нет, теперь я не уйду!

― Слушаю вас, ― сказал Ямщиков глухо и как бы с досадою. ― Вы, надеюсь, ворвались ко мне почти ночью, рассорили с близкой гостьей не для повторения нашего телефонного разговора?

 

 

Глава 2. Неоконченный морфопортрет

 

― Простите, что ворвалась… ― залепетала девушка. ― Я совсем не так вас… всё представляла…

― Ха-ха-ха! Действительно невинный голос! ― рассмеялась Нина, но сразу оборвала. ― Ты зачем приехала?! ― закричала она вдруг, отрываясь от Ямщикова и с ненавистью смотря в глаза девушке. ― Вдохновлять?! Телесами своими вдохновлять будешь?! Раздевайся тогда! И живо! Времени для любезностей нет! Родители строгие дома тебя, небось, ждут!

― Я… но я… в вашей книге… ― бормотала девушка, едва сдерживаясь, чтобы не зарыдать, и умоляюще глядя на Ямщикова.

Но тот исподлобья, осоловело, уставился на её живот и молчал. ― Прошу вас: не издевайтесь… Я не могу… раздеться.

― А он может?! Он может?! На, смотри! ― Нина сорвала брелок с запястья вялой руки Ямщикова, вскочила с дивана и затрясла градусником перед лицом девушки. ― Смотри: тридцать восемь и шесть, кипит весь! Он ― может? Месяц без выходных! Меня совсем забыл, чужим стал! Всё из-за таких, как ты! Погляди, ― она мотнула головою на свою сумку, ― до чего вы нас довели!

― Нет, это вы меня довести хотите! ― бессознательно вдруг вскричала девушка. ― Я не к вам пришла, вот так!

Лицо её быстро преображалось. Уже и следа растерянности не осталось на нём, и только изломанные отчаянием брови ещё какие-то мгновения боролись с губами, которых наперекос то разжимало, то складывало едва сдерживаемое отвращение; но вот отчаяние взяло верх, и девушка со сжатыми кулаками шагнула к дивану, нарочно притопнув на гору бутылок, и почти склонилась над Ямщиковым:

― Спасти его можете только вы! А вы!.. вы!.. Надо температуру сбивать, а не водку пить, когда человек умирает! Как вам не стыдно!

― Я не халтурщик: свой профессиональный долг тщусь выполнять, ― едва разжав губы, произнёс Ямщиков.

― Почему вы говорите со мною так? Чего вы хотите? Мне что ― перед вами раздеться?! ― вскричала девушка вне себя, пятясь в испуге от собственных слов.

Ямщиков пожал плечами и сделал неопределённый жест рукой.

― Живодёры! ― уже совсем не сдерживаясь, выкрикнула девушка. Она ещё отступила, завела руки за спину и рывком расстегнула молнию на платье. ― Все врачи ― живодёры! Правильно она мне сказала… Ваня лежит там… зелёный весь… трубки торчат, я видела, а вы здесь… ― она, в остервенении, стаскивала платье через голову, но где-то зацепилось, трещало, и она не могла сдёрнуть его с плеч и поднятых рук и долго так, стоя на месте, ломалась всем телом, ― а вы издеваетесь, живодёры!..

― Ха-ха-ха! ― Нина, истерично смеясь, опрокинулась на подушки. ― Фигуры выделывает, почище меня! А задаток каков, а? ― живодёры! Вот, доктор Ямщиков, людская оценка твоих трудов! И на кого ты меня готов променять! Платье красиво снять не может, комедиантка!

― Не моё потому что: у подруги оделась! ― Девушка пыталась уже просто как-нибудь вырваться из своего платья, но оно вдруг громко треснуло, девушка на мгновенье замерла, а затем одним длинным и сильным движением надела его вновь. ― Всё равно не уйду! ― крикнула она, крепясь из последних сил. ― А все врачи ― пьянчуги и потаскуны! ― неожиданно добавила она страстно-убеждённым голосом.

Ямщиков вздрогнул и испытующе поглядел в глаза девушки.

― Ой! ― вскрикнула та в детском испуге. Она молитвенно сложила руки на груди и замотала головою. ― Это не я, не я! Это подруга, честно, она так сказала, когда платье своё ― это ― советовала надеть, а оно мне мало. Это не я! ― Девушка заплакала навзрыд. ― Она сказала… сказала… он не старый ещё… действовать по обстановке… тогда не откажет… Ой, мамочка родная…

― Ну, что будешь делать? ― Нина повернулась к Ямщикову. ― Не упускать же такой экземпляр. Оприходуй. У тебя, вижу, заинтересованный вид… Неужто в твоей зооколлекции и такой голотип уже есть? Но какова штучка! Это ведь надо ещё суметь, исхитриться надо, так вот благопристойно заголиться по пояс. Сразу виден опытный почерк невинности… Опиши, обязательно опиши ― из всех нас ведь делаешь чучела!

― Я не вещь, чтобы меня оприходовать… ― сквозь рыдания прошептала девушка. ― И не голый тип…

Нина уселась поглубже, скрестила вытянутые ноги и руки на груди и приняла нарочито-спокойный, чуть ли не скучающий вид.

― Я не делаю чучела, ― отозвался Ямщиков, неотрывно смотря на девушку. ― Собираю интересные образы, важные для нашей работы образы…

― Давай-давай, ― язвительно вставила Нина. ― Не ограничивать же роль вдохновительницы фразой: «Всё равно не уйду!» Кто-то из нас должен уйти. Устроила нам декаданс…

― Опишу, пожалуй, ― вспомню молодые годы. Может, и взаправду не старый ещё…

― Ах! ― опять по-детски вскрикнула девушка, подавшись назад и ещё сильнее прижав руки к груди, когда Ямщиков резко встал и шатнулся к ней.

Она густо покраснела, вся как-то сжалась, перестав даже всхлипывать, и уже с настоящим страхом встретила воспалённый и тяжёлый взгляд Ямщикова. Он обхватил крепко её запястья, развёл ей руки, положил их на бёдра. Девушка сомкнула веки и губы, вся замерла. Ямщиков отступил и некоторое время молча смотрел на её фигуру. Потом, как бы через силу, с болью в голосе, заговорил:

― Её образ подобен ягоде-ежевике: восково-голубой, налитой ярко-рубиновым густым соком ― и сладким, и кислым одновременно. Она молода, ей восемнадцать лет, и всё её тело дышит и светится заповедностью. Она высока, ладно сложена, развита, гибка, эластична. Пропорции её тела гармоноидного типа ― среднего по длине ног и ширине плеч. Ансамбль антропометрических точек сложен изящно и звучит изысканно. Козелковая точка на скуле лица в редкой по красоте пропорции с остальными лицевыми. Сосковая точка груди ещё не пала. Высота у талии, ягодичная точка… ― в чудной гармонии. Всё её тело пружинисто, с хищно-подвижными частями ― есть чем козырнуть в игре, где ставкой ― мужчина осязающий. Её дамская тривизитка классична для славянок её роста: сто десять ― семьдесят ― сто десять. Поэт, однажды увидев, станет её поэтом… Идеальный образец торжества эволюционных основ в устройстве любовного мира: поэты-мужчины воспевают почти исключительно таких, как она, мегалозомок субатлетического типа, наиболее пригодных для эротики и материнства, а мириады женщин иных типов конституции жизнь проживут и сгинут без своего поэта…

― А мне посвящали стихи, честно, ― прошептала вдруг девушка, открыв широко глаза и тревожно обводя ими присутствующих. ― Не прикольные ― лирические, признания в любви, вот так!..

Девушка смолкла, когда Ямщиков придвинулся к ней вплотную. Он обхватил её шею обеими руками и с таким видом, словно ему неприятно и больно, стал разглядывать её лицо, волосы, шею.

― Её обильные волосы, ― заговорил он, ― зачёсаны вверх и собраны тяжёлой пирамидой. Волос средней толщины, тёмно-каштановый, вьётся. Здоровый блеск её волос унизит любую женщину, какая решится вглядываться в них.

― Мне всегда мамочка голову моет, ― едва слышно прошептала девушка.

― Её шея обычно заботливо открыта. Ещё бы! Не терять же всей фигуре на виде сзади, где удлинённая шея берёт верхние ноты в восточном трио с лировидным задом и щиколотками ног…

Ямщиков поморщился, как от боли, взглянул на полки книжного шкафа и пробормотал: «Виде сзади задом… ― Александр Сергеич отдыхает…»

Он закрыл глаза и замер, беззвучно шевеля губами, потом со вдохом, как бы собираясь с волей, напрягся всем телом и сжал при этом непроизвольно пальцы на шее девушки; та отшатнулась, вцепилась в его руки и захрипела: «Больно… Мамочка родная…», а он, расслабив немного хватку, смотрел в её искаженное страхом лицо и слушал её прерывистый шёпот: «Ой, не надо… мамочка… не надо…». Затем он разжал пальцы и стал водить ими по её лбу и щекам, вокруг глаз. Девушка опустила руки и содрогалась всем телом.

― Скуловые кости её изящно гнуты и не широко расставлены. Лобная кость не широка, назад не скошена, а с плавной выпуклостью в срединной части, и потому лоб её высок и блистателен и придаёт всему лицу необычайно притягательную ясность. Челюсти её профилированы слабо, их рельефы ловко сокрыты мышцами и успокоены подкожным жиром. Прикус зубного ряда щипцеобразный, отсюда полная сомкнутость губ и слабая волнистость щели. Вся костная архитектоника её головы вкупе с небольшою впалостью щёк, чуть опущенными уголками глаз и узким носом придают лицу её устоявшуюся благородную форму…

― Да-да, я очень хорошая, честно! ― горячо зашептала девушка. ― Я слежу за собой, не надо меня обижать!

― Её глаза… ― Ямщиков взял девушку за подбородок и приподнял её лицо; она смотрела против света, широко раскрыв глаза и стараясь не моргнуть, ― нет, сейчас я могу видеть только радужку ― цвет глаз сродни зеленовато-пятнистым кочкам верхового болота. Разрез её глаз родовой славянский. Такие глаза должны влажно, призывно блестеть на солнце и заманчиво мерцать при ночной летней луне: да, пожалуй, ночью на берегу воложки можно ожидать своеобразно манящее мерцание расширенных зрачков в отраженье полной луны от чёрной глади… Но объективно, глаза… ― главное в образе… ― объективно, нет, нужно ещё поработать: пусть мой образ останется пока непрозревшим…

― А прозреет, ― с вызовом сказала вдруг Нина, ― когда родит тебе мальчиша?

― Я ― «родит мальчиша»?.. ― прошептала девушка как открытие для себя, но без всякого страха. ― Я не замужем ещё…

― А он женится на тебе ― с лёту! ― и всё у вас будет «честно», ― едва сдерживаясь и сжимая кулаки, выдавила из себя Нина. ― Без ребёнка Ивана свет-Николаевича не удержишь. Дура я, что не родила…

― Её бровь как бы свита канатиком ― тонкая, плотная, выпуклая ― и узорной дугою скорбно приподнята в срединной части «мышцей боли и страдания» ― первой прислужницей женского глаза в кокетстве. Нос её прям, высок, невелик, с неглубоким корнем, а ноздри по форме повторяют ушную раковину. Рот большой, узорный, откровенный и чувственный. Губы вызывающе ярки, естественно припухлы, спокойно завёрнуты, гладки и упруги. Ушная раковина маленькая и мочка удлинена, а это значит: образ мой не остроумен, зато глубоко мудр. Всё лицо её на редкость среднее для славянок…

― Среднее? ― встрепенулась девушка. ― Как хотите, конечно, но я самая красивая девочка в школе ― все говорят!

― Естественный отбор любит средних: чем средней, тем, значит, краше. Все тянутся к среднему: высокие сутулятся, коротышки встают на каблуки. Цилиндр её шеи плавно изогнут, он высок и гибок и весь в налившихся синяках от моих пожатий. Кожа на шее, на плечах и груди тонка, бархатиста, подвижна, поры не забиты прокисшим кремом, дышат свободно. Пушковый волос едва приметен. Её руки плетистой формы, пальцы конические. Меднокрашеные ногти упакованы в опрятные кожные валики и выглядят наподобие обоймы пистолетных пуль, отлитых вручную старым оружейным мастером. На безымянном пальце колечко. ― Ямщиков снял кольцо, примерил на свой мизинец, вернул на место. ― Кожные гребешки на подушечках концевых фаланг пальцев типа истинного завитка с двумя дельтами, и завиток весьма недурён ― с таким неожиданным лабиринтом в центральном кармане!

― А у меня узор гребешков какой? ― Нина выбросила руку к Ямщикову.

― Петля, ― не оборачиваясь, ответил тот и развернул девушку обнажённой спиною к себе.

― У меня, значит, петля!.. ― выразительно и громко произнесла Нина. Она отдёрнула руку и запустила её в боковой карманчик своей сумки.

― Позвоночная канавка её спины с мягкой влажной глубиной, и из любой её точки зримо исходят вниз веера прекрасных чистых линий и рисуют точёные лировидные бёдра. Её спина меж лопатками мучительно глубока, а глубина талии… ― Ямщиков приставил ребро расправленной ладони к позвоночнику на талии девушки, ― в полную ширину моей ладони!

― Нет у неё такой глубины! ― закричала Нина, выпрыгивая с дивана. В руке она держала, как нож, маникюрные ножницы. ― У меня есть, у неё ― нет! Хватит с меня!

Нина схватила подол платья у девушки со стороны спины и в одно мгновение, с треском, располосовала его надвое ― до открытого пояса. Девушка обернулась, пытаясь удержать спадающее платье, и тогда Нина обеими руками сильно толкнула её в грудь. Отлетев к стене, девушка ударилась о неё затылком, упала на пол, сжалась вся и зарыдала:

― Живодёры… Всё равно не уйду… Хоть убейте теперь ― не уйду…

Ямщиков подошёл, склонился над девушкой, с силой развёл её руки и, не выпуская их, долго смотрел на мокрое дрожащее лицо, ― и тогда воспалённый взгляд его помаленьку стал просветляться. Наконец он улыбнулся, отпустил руки девушки и быстро вышел из комнаты.

― Дура я дура, ― тихо сказала вдруг Нина, отводя взгляд от монитора, по которому бежали строчки текста. ― Ну, артист… Большой профессионал. ― Она подошла к дивану, вложила ножницы в чехольчик, затем, подумав, бросила в сумку и свою сорочку. ― Добыл себе впечатление за наш счёт… ― Она взяла сумку и направилась было в прихожую, но повернула к девушке, присела рядом, вынула из сумки зеркальце и батистовый платочек с именными вензелями. ― Не реви! Смотри, всю тушь размазала. Да не реви ты, манюня! Тоже мне, чистейшей прелести чистейший образец. Сопли утри! Занялся он уже твоим братцем, занялся.

― Честно?!

Девушка приподнялась и начала платочком утирать лицо. Ямщиков ― умытый, одетый ― стремительно вошёл в комнату, уселся перед монитором и, застёгивая на горле рубашку, заговорил:

― Здесь Ямщиков! Так, вижу, Кусков согласился меня заменить… Данные на больного… Саблин Иван Сергеевич… Двадцать пять лет… Диагноз: черепно-мозговая травма, ушиб головного мозга в тяжёлой степени…

― Скажи, ― спросила Нина девушку, ― а почему ты сразу не ушла?

― Я сегодня нашла в интернете книгу Ивана Николаевича, умные люди посоветовали, ― зашептала девушка. ― Мало чего поняла, зато поверила. Он ― гений! Я в него верю!

― …Субарахноидальное кровоизлияние… Ушиб правой половины грудной клетки… Пневмогемоторакс справа… Шоковое лёгкое…

― Верить легко ― не верить трудно. Он гений, да, но ты-то откуда это взяла? Он же… ты ещё рта не успела открыть, как он тебя обманул!

― Обманул? Нет-нет, я разбираюсь в людях!

― Я тоже думала, что разбираюсь… Обманул-обманул, а я виду не подала: когда из графинчика налил и пил, морщился, будто водку, а в графине вода с серебром из источника в Жигулях ― попробуй.

― …Подкапсульный разрыв печени… Гематома в области поджелудочной железы… Разрыв брыжейки…

― Это ничего, что вода, даже хорошо, что вода. Я поняла: он хотел меня испытать ― достойна ли я его трудов. Простите, простите меня, если счастье ваше разбила!

― …Операция: лапаротомия… Ушивание разрыва брыжейки кишок… Лечащий врач Котов, нейрохирург высшей категории… Так!

― Ну, подруга! ― нервно рассмеялась Нина, вставая и берясь за сумку. ― По некой теории, я должна быть счастлива уже тем, что не отбросила копыта за три года бегов по амурам с Иваном свет-Николаевичем, столь любезным, чую, твоему неискушённому сердечку. Ладно, душа моя, прости-прощай. Может, ещё встретимся, а то и подружимся, мало ли: бывают же вполне счастливые гаремы из подружек… Сама себя не узнаю ― на всё, кажется, готова… Ладно! Ему, манюня, беззаветно служить надо ― верой и правдой, делом и телом. Вера у тебя есть уже, тело… тоже ему понравилось. А любовь ему нужна только как служба. Будешь служить ― удержишься с ним рядом. И рожай мальчиша, даже без его согласия, ты смелая. Или всё-таки дурочка?

― Нет, я умная! В пятом классе мотоцикл на перекрёстке сбил, ударилась головой об асфальт, но прошло.

― Если бы тебе сегодня сосулька с крыши голову проломила, угодила бы к Ивану Николаевичу на стол. Ну-ну, не дёргайся, это я нервно шучу. Всё, эстафету передала, сама уползаю в кусты ― зализывать любовные раны. Такси у подъезда…

― Ямщик! ― на мониторе возникло мужское лицо.

― Привет, Волчок. Как смог так быстро получить диагноз?

― Коньяк, как обычно.

― Больной подходит нам по всем допускам?

― По всем. Я говорил с Котовым, он мой однокурсник: больной, по-хорошему, не транспортабелен, но нам отдадут на обычных условиях ― под расписку родителей при нотариусе.

― Показание на трепанацию?

― Показания нет.

― Гематома мозга?

― Гематомы нет.

― Отёк мозга?

― Незначительный.

― Брюшина?

― Пока жизнеспособна, но ты знаешь брюшину…

― Значит, шоковое лёгкое?

― Да, правое разбито в лохмуты, левое ― ещё худо-бедно, воспалено. На аппарате пятые сутки, с небольшими перерывами. Но не только острый живот и лёгкое, Ямщик. Котов, по дружбе, вообще не советует нам браться.

― Как не советует браться? ― Девушка поднялась с пола, прижимая к груди обрезки платья. ― Как не советует?!

― Больной, девушка, физически истощён, в чём только душа держится, ― продолжил Волчков, ― таким поступил. Кот считает: запросто можем потерять больного ещё до начала основных процедур. А финансовая сторона решена?

Ямщиков поморщился как от боли и обернулся к девушке. Она уже сидела на самом краешке стула, прижав подушку к груди, и затравленно, не мигая, смотрела ему в глаза.

― Так что ты решаешь, Ямщик? ― настаивал Волчков.

― Больного берём ― в нас верят… ― глухо сказал Ямщиков, в упор глядя на девушку. ― Собирай бригаду. Сам я не в состоянии сегодня… Хирургию начнёт Кусков, я буду ассистировать или кого-нибудь заменю.

― А мотив, мотив? Решили же передохнуть!

― Нужно мне лично! Скажи ребятам: поднимем больного Саблина ― делаю предложение и, не отвергнут, женюсь. Раз в полжизни могу я бригаду для себя попросить?!

― Спокуха, Ямщик! Если для тебя, я «за»! Должен людей собрать: на улице ― сущий ад, все залегли по норам ― отсыпаться. Главное, чтобы «отдельные товарищи» не напились. А в графу «больная» вписывать какое имя?

― Не знаю пока…

― Ого, как у нас всё стремительно ― зауважал! А нам гадай: с вершин интернета упала бездыханной к твоим ногам таинственная особа со шлейфом сплошь роковых и неоконченных романов? Или прелестнейший ягнёночек, пушистый, с большущими карими глазами и белым пятнышком на лбу, в непогоду от родителей отстал, к твоему загону прибился и жалобно блеет? Или гастарбайтершу, из протеста и вековой жалости русских к униженным и оскорблённым, подобрал ты у дорожной корчмы, но ещё не отмыл, чтобы по татуировке на землистой отмороженной ягодице подлинное имя прочесть? Впрочем, чего это я! Ягнёночек, конечно же, ягнёнок: знаем характерец-то!

― Знаете! Сегодня, Волчок, должно быть нам везенье! Как же мне прикажете вас звать?..

Ямщиков обернулся к девушке, но взгляд его по пути застрял на корешках книг.

― Вы обо мне? ― прошептала девушка. ― Честно? Я Марья.

― «Я Марья»… Не совсем о вас ― о символе… Нужен живой впечатляющий образ… Быстро умываться ― и за телефон! И волосы причешите. Тряпки сейчас принесу…

 

 

Глава 3. Русский Линней

 

В волне старушечьих запахов они вывалились из трещины подъездной двери, грохнувшей вослед, и с ходу, толчками, перебросились через рябую от ветра лужу над просевшим, обледенелым асфальтом, поскользнулись, ахнули оба, но устояли.

― Таксист сбежал! ― почти закричала Маша. ― Бомбила! Что за люди!

Ямщиков обернулся на лужу. Невольно прошёлся взглядом по обледенелому козырьку подъезда с частоколом корявых и частью ломаных сосулек; по оторванным, распёртым языками льда отрезкам водосточной ржавой трубы, лежавшим тяжело на боку под самой стеной; по шахматке замеркших чёрных окон, плачущих жёлтыми отблесками мокрого стекла… Грохали на крыше железные листы, крутилась на балконе повешенная и забытая тряпка. В колодце двора фасады оштукатуренных сталинок и панелей хрущоб беснующимися миражами сваливались на редких прохожих. Сирая мгла слизывала верхушки домов. Шатало деревья, фонари ― и с ними шаталась и дрожала вся городская мартовская склизь…

Ямщиков тряхнул головой, ухватил покрепче Машу, и они, тесно прижавшись и опустив головы, двинулись по тротуару. Сразу полы длинного плаща Ямщикова завернулись и заплясали от порывов кручёного ветра, то ударяя его по ногам, то бросаясь на бедро девушки. По углам двора ― в жёлтом свете качающихся и поскрипывающих фонарей ― взвивались и кружились полиэтиленовые пакеты и бумажки. Ветви клёнов и ясеней откидывались от родных стволов, шипели, били по проводам, по столбам и плафонам, охлёстывали друг друга со злобой, колебали, издёргивали причудливые тени по обледенелой грязи бугристого тротуара, по газону и клумбе, заваленным обломками веток и проступившим из снега собачьим дерьмом, и по аспидно-жёлтой, истресканной и отошедшей местами штукатурке на цоколе дома…

― Ненавижу март! ― сквозь зубы сказал Ямщиков. ― Весна-красна, а вспоминаешь собачье дерьмо…

Миновали помойку, вокруг которой, отогнав крыс, сновали тени псов-гастролёров: они спешно вытаскивали из баков и растрёпывали мешки свежего ещё мусора, пока сытая дворовая стая прячется от непогоды. Вошли в квадратную арку, перегороженную бетонным блоком от непутёвых машин. Здесь шум и вой перебивались уже тонким свистом. Ямщиков почти тащил Машу, обхватив её обеими руками, набычившись и волнорезом выставив левое плечо вперёд. Девушка привалилась грудью к его боку, левой рукой обняв за пояс, а правой вцепившись в отворот его плаща у самого подбородка. Ямщиков исподтишка поглядывал на девушку: на её лицо ― слегка озверевшее и залитое секущим дождём, на выбившиеся из-под красной вязаной шапочки мокрые космы и побелевшие костяшки пальцев.

Вышли, наконец, на длинную улицу. Стало тише. Однотипные домины обрисовали во мгле другое пространство для пляски стихий. Подсвеченные тучи параллельным сводом неслись над самой трамвайной линией. Под ногами, в грязи поверх льда, исчезал тротуар. Ямщиков отжал девушку от себя; она взяла его под руку, но шла в полуобороте, очень тесно, приноравливаясь к шагу, с силой прижимаясь грудью к его локтю.

― Хочу, Марья Сергеевна, сразу объясниться с вами…

― Ой, я всё-всё понимаю! Я очень умная, честно! Не беспокойтесь на мой счёт. Вам стыдно теперь за свои манеры, потому что вы полюбили меня с первого взгляда, а сами…

― Полюбили с первого взгляда… ― как эхо, повторил Ямщиков. Он резко остановился и развернул Машу к себе лицом. ― Я вас полюбил?!

― Полюбили! ― с вызовом, не отстраняясь, выдохнула ему в самое лицо. ― И не отказывайтесь даже. Только работа у вас жестокая. И скверная жизнь холостяка. Вы одиноки и несчастны: я сколько раз о таких мужчинах читала. А приходящая девушка, чисто для секса, губит вас как личность и творца. Вам нужна любящая жена ― прямо сейчас. И не отказывайтесь: я знаю наверное!

― Определённо, Марья Сергеевна, вы из ряда вон. ― Теперь уже Ямщиков крепко взял Машу под локоть и опять быстро повёл. ― Одинок… ― это пусть, но почему несчастен-то? Бывали времена и похуже. Как это приходящая для секса девушка может погубить творца… И жена ― немедленно… Я всё же договорю… Мне, Марья Сергеевна… ― эх, и до чего же мне понравилось звать вас Марьей Сергеевной! ― мне, Марья Сергеевна, сейчас нельзя задерживать своё внимание на том… осмотре, который я вам учинил… Когда я в трубке услышал ваш голос…

― А-а-а, так это ещё с голоса началось? Услышали ― и не смогли отказать?!

― Да, как сирена в уши пропела ― и уже не мог поделать с собой ничего. До смерти захотелось увидеть вас! Во что бы то ни стало увидеть вас! Есть, Марья Сергеевна, у мужчин моего склада один пунктик… Приехали: явный возрастной кризис, явный… Когда я услышал ваш романсовый тембр, эту вашу интонацию, идущую из полной и сухой грудной клетки, мне захотелось, чтобы…

― Я явилась?

― Да! Я, Марья Сергеевна, выпил совсем немного, очень скоро приду в себя и уже не осмелюсь этого вам сказать… Не перебивайте! Вы явились ― и я, наверное, сошёл с ума: вы оказались той ― какую именно хотел встретить всегда. «Не множеством картин старинных мастеров, ― начал декламировать Ямщиков и обернулся к Маше, ―украсить я всегда желал свою обитель…»

― Ой, значит, у меня будет настоящий роман со взрослым мужчиной! ― Маша ещё сильнее навалилась грудью на плечо Ямщикова и уже почти мешала ему идти прямо. ― С умным, с большим! Я ещё когда утром ваш интернет-дневник читала ― ну как врач-реаниматолог домой не может идти, если его больной умер, ― я плакала и влюбилась! Вы же о себе писали?

― Плакала и влюбилась?!. ― приглушённо вскричал Ямщиков и впился в Машу. ― Да это решает всё! Как хорошо… А что именно вы читали? Раннее моё, наверное, когда я ещё в Пироговке работал, откровеннее был.

― Мне врезалось: самое ужасное для вас ― увидеть оскал навзничь лежащего ребёнка, которому от всей жизни остался один удар сердца. У вас там везде: ребёнок, лежит навзничь, оскал, ребёнок, белый как бумага, последний вздрог… Так страшно! Расскажите: что за ребёнок?

― Сейчас соберусь… Во мне запечатлелся устойчивый образ приходящей смерти. Я тогда совсем молодым был, только после студенческой скамьи, на ночном дежурстве… Ребёнок один безнадёжный в отделение реанимации поступил ― годовалый мальчик с большими синими глазами… Я один находился рядом, когда он умер. Слышал из коридора шаги, как двери закрывались, шумы больничные, даже смех, аппаратура рядом гудит, с улицы в окне огоньки цветные, машины бегают, реклама светит ― жизнь кипит. Видел на экране этот последний удар сердца и ощутил рукою его вздрог при расширенных глазах… Родители, так вышло, умоляли меня присмотреть ― вот и присмотрел, закрыл их первенцу васильковые глаза… Написал диагноз ― документ своего пораженья… Тело спустил в морг ― остывать. Маме с папой ― мой приказ ― до семи утра не звонить: пусть для них ещё немножко побудет живым… После такого дежурства сразу домой не поедешь… Сначала в кабак, да в какой попроще ― в забегаловку… Выпьешь там с чужими простыми людьми, и они деликатно не спросят, почему ты молчишь и только, через слёзы, смотришь поверх их голов куда-то в мутное окно… Проигравшим врачам домой сразу нельзя. Вы только что, Марья Сергеевна, сами видели, каково поверженному смертью доктору возвращаться домой…

― Да она просто не стоила вас, эгоистка! Жена или подруга доктора, поверженного смертью, она должна тихонечко в столовой стол накрыть, молча рядом сесть, руку взять, согреть, погладить и не смотреть вам в глаза, просто трогать, не оставлять одного.

― Потому-то, Марья Сергеевна, мне и нужно было получить от вас какое-то сильное впечатление ― чтобы всколыхнуть себя, прибитого, или хотя бы зарядиться на несколько дней работы. Это обязательное для нас условие допуска к работе, ну и ― может быть, затем, чтобы память осталась о вас, если скоро разминулись бы. Я, наверное, и впрямь очерствел: не нашёл ничего лучшего, как устроить вам… осмотр морфотипа. Вот сейчас мне и кажется, Марья Сергеевна, ― Ямщиков вновь остановился, развернул Машу к себе лицом, ― ждал-ждал, кажется, берёг-берёг, образ тот свой берёг, а дождался ― и чуть ли не обесчестил. Как мне теперь полюбить вас ― ума не приложу. Скорей возненавижу.

― Вы так мечетесь, Иван Николаевич, потому что у вас нет ничего существенного за спиной.

― Нет ничего за спиной… ― как эхо, отозвался Ямщиков.

― У меня дом за спиной, а у вас ― впечатление.

― Вы изъясняетесь афоризмами, Марья Сергеевна, впору за вами записывать. И всё же, Марья Сергеевна, сотворите хоть какой-то лад во мне. Простите! Я определённо стремлюсь отличиться перед вами!

― Вы, Иван Николаевич, преувеличиваете моё бесчестие. И робеете.

― Робею перед вами?

― Перед пропастью между нами. Я ― ангел во плоти, сами только сказали. А вы? Хотите, я стану вашим ангелом-хранителем? Хотите, я вас поцелую? Много-много раз!

― Не знаю… Я, кажется, действительно… оробел. Это странно и… радостно как-то. Я влюблён?! Кто бы мог подумать и сказать час тому назад… В последнюю четверть суток одну девушку отправил к анатому в морг, с другой расстался, в третью влюбился…

― И я!

― Не понимаете вы, Марья Сергеевна, до конца, с кем готовы связаться. Индокитайские легенды, надо же, подтвердились в вашем морфопортрете: эти удлинённые дольки ушей… Бежим! До гаража триста шагов.

Они вновь быстро пошли.

― Теперь, Марья Сергеевна, о деле. Но сначала вставная новелла.

― В наш взрослый роман?

― Нет, не перебивайте. Жил-был мальчик. Жил и был он с папой-мамой, двумя братиками, одним чуть постарше, другим чуть помладше, с дедушкой и бабушкой. Дружной семьёй жили. И вот как-то так получилось, не знаю, как, ― годкам к девяти-десяти мальчик этот перечитал всю почти русскую классику, и впечатлительный его характер был потрясён, не выдержал Достоевского и других наших страшных писателей. Тут возьми и случись: ударил он как-то в сердцах кулачком в живот немощную свою бабушку, а та возьми, да и помри через несколько дней. Померла она от своих, конечно, хворей, но мальчик жалел-жалел, плакал-плакал, да ― по несмышлению своему ― записал бабушкину смерть на свой счёт. Принялся он после того читать медицинские книги, а пуще того ― судебно-медицинские. Читал, надо думать, не много в них понимая, но завораживаясь звучанием терминов и сюжетами, и очень скоро привязался душою к таинству жизни и смерти. У мальчика возник невроз. Он стал внимателен к дедушке и часто задавал ему, что называется, «странные» вопросы. Однако продолжалось это недолго: умер дедушка. Понял сразу начитанный мальчик: в их семье повторился гоголевский сюжет «Старосветских помещиков», а посему и дедушкину смерть отнёс на свой счёт. Десятилетний мальчик с фотографий стал глядеть испытующе и скорбно. Вскоре как-то летним вечером с улицы не вернулся его братишка ― тот, что на год-полтора был постарше. Наутро какой-то дружок признался: они с этим братишкой играли в котловане, вырытом под фундамент нового дома, прокопали в отвесной песчаной стене котлована нору, братишка в неё забрался, а стена-то и обвалилась. Дружок убежал и, забоявшись взбучки от родителей, никому не сказал. Когда тело мальчика наутро принесли в дом, наш герой спросил, а почему это волосы у братика стали какие-то белые. И один дядя-доброхот разъяснил ему, что братишка его, наверное, всю ночь пытался вылезти из мокрого песка и жил часов десять, не меньше, потому что тёплый ещё, вот оттого-то и поседел; не белые, а седые волосы у него, пигмент такой в волосах пропал ― от ужаса перед смертью. И добавил этот дядя: зачем это его братишка вообще пошёл играть в котлован, во дворе играть негде, что ли? Тут наш мальчик и припомнил, как вчера вечером пожадничал: не уступил братишке велосипед покататься, тот и подался со двора. Тогда уже мать нашего героя принялась болеть, слегла, и детьми стал заниматься отец. Вот однажды собрались они в кино, опаздывали на сеанс, папа второпях побрился и тут заметил в зеркале, что у него из ноздри противная такая волосинка торчит: взял он ножницы, хотел отрезать, а наш пацан дёргает его за локоть руки, в которой ножницы, торопит: папа, ну чего ты! Ну, папа тогда пальцами другой руки лихо так волосок досадный выдернул, и побежали в кино. Через три дня папа умер от заражения крови. Мальчик кричал на руках у матери: лучше я умру! Но мама рассудила иначе: умерла вскорости сама. На суде, когда решалось опекунство…

― Можно я заплачу, на минутку, ― искательно воскликнула Маша. ― Мамочка всегда говорит: всплакнёшь ― и легче станет.

― Нельзя! Улыбнитесь через силу, скальте зубы ― пройдёт! Опекунскому совету мальчик сказал: не буду ждать, когда и мой младший братик умрёт, не смогу, лучше сразу убью его своею рукой! Попечители и судья поверили двенадцатилетнему мальчику: братику его изменили фамилию, имя-отчество, и он тоже канул в своего рода небытие. Двоюродные родственники забоялись взять к себе мальчика. И тогда отдали его на воспитание одному бездетному детскому психологу. Тому, видимо, не хватало материалов для диссертации. По крайней мере, мальчик рос в семье папы-психолога, чувствуя к себе не родительский, а профессиональный интерес. От такого жития в душе мальчика образы умерших родных покрылись ореолами святости и мученичества, и мальчик стал мечтать всей своей дальнейшей жизнью искупить вину перед убиенными им, как он считал, родичами. Он поначалу решил было для себя: за каждого из них он лично должен спасти от смерти по миллиону людей, потом чуть подрос ― и уменьшил до тысячи, а годам к семнадцати ― до ста, но уж от этой цифры спасённых положил себе не отступаться. Папа-психолог приветствовал и даже, может быть, разжигал эту страсть и, надо отдать ему должное, весьма основательно готовил приёмыша к её претворению. Но ко дню окончания средней школы юноше уже нечему стало учиться у папы-психолога, и он покинул его навсегда. Молодой человек получил поддержку от Фонда Аршинова и поступил в два университета, а пока учился, жил отшельником и, по соображениям скорейшего достижения своей цели, запретил себе личную жизнь и даже оставался девственником.

― Как же тяжело ему было ― при его-то страстной натуре! А вот подруга моя, чьё платье, ― Маша тряхнула пакетом, ― она в новогоднюю ночь не сдержалась и пустила… в своё лоно, хотя не такая уж она и страстная. Сейчас и меня склоняет попробовать… Всё-всё! ― испуганно прошептала Маша, когда Ямщиков свирепо взглянул на неё.

― Чтобы спасать людей, нужно самому быть подле смерти, и молодой человек, получив дипломы, занялся покусителями на самоубийство. Женщины пачками покушались, но, кроме самых молоденьких, едва ли не все оставались почему-то живыми-живёхонькими, и при этом, как выяснялось впоследствии, многие из них позиционировали свои покушения со значительной для себя выгодой. Пришлось молодому человеку стать разгребателем грязного белья, причём исключительно дамского. Совсем по-иному было с мужчинами и подростками: они за помощью к нашему психотерапевту и психологу не обращались. Они так: вдруг решился ― и сразу выноси его ногами вперёд; наш молодой человек с помощью редко к ним успевал. Года через три назрел перелом. Одна министерская дама написала жалобу: мол, наш врачеватель человеческих душ с настойчивостью, далеко выходящей за рамки служебных обязанностей, допытывался от неё признания ― почему она не добрала так явно дозу, когда травилась, и чуть ли ни хотел склонить её к повторному отравлению, но уже вымеренной им самим дозою. Молодой человек подал на неё в суд. Он доказывал, что эта особа с помощью друзей-медиков умело организовала демонстративно-шантажное покушение на самоубийство, имея целью устранить своего начальника и занять его место, что и случилось в самом деле. Доказал. Справедливость, как говорится, восторжествовала: даму уволили. Но двадцатипятилетний наш герой вскоре был избит металлическими прутками и попал в реанимацию, в Пироговку, где я тогда работал, дорабатывал последние дни.

― А бандитов нашли?

― Не важно. Так вот, я был его лечащим врачом и, на счастье, смог поднять его от земли. Но когда он как-то в полубреду рассказал мне свою историю… я решил: либо подниму его на ноги совсем, либо… не знаю что. Уйду из медицины! Думал-я-думал, думал-я-думал, ну не осталось в жизни моего больного никакого авторитета, того ― как вы, Марья Сергеевна, говорите ― «за спиной»: ни человека, ни дела, ни веры, ну совсем никакусенького авторитета, к которому можно было бы, подняв, прислонить и хотя бы выиграть время, пережить те переломные дни. Тогда я собрался и сказал ему: давай побратаемся кровью! Я, Марья Сергеевна, сам фондовец, аршиновец, у меня, кроме фонда и нашей бригады, никого…

― Ой, простите, простите меня, Иван Николаевич! Вот сроду я так: ляпну, а потом…

― Да не извиняйтесь, вы правы: у меня за спиной действительно, в основном, одни впечатления. Просто боялся я так жёстко это для себя формулировать, боялся, потому что нельзя мне сейчас оборачиваться назад ― специфика работы, профессиональный долг не позволяют озираться назад, как всем людям. А вы пришли ― и обернули… Не перебивайте! Рассказал я ему про наш способ реанимации. В те дни, а было это четыре года тому назад, мы довели его как раз до стадии клинических испытаний и готовились все поувольняться и съехаться в частном Центре реанимации, аршиновский фонд построил. Сама идея преобразователя героя моего рассказа чрезвычайно заинтересовала. Он обещал подумать на предмет «что-то здесь, правда, не то». Буквально через неделю заявил: мы недооценили личностную компоненту в своём способе, и надо не просто бомбардировать мозг электрохимическими сигналами, преобразованными из зрительных, но и привязать последние к самым ярким событиям в истории жизни больного. Я сразу понял: он станет нашим соавтором. Тогда созвал бригаду, держали совет, и вот мы, тогда двадцать семь молодых ребят ― эх, вот было время! ― мы в серо-голубых новеньких халатах с эмблемой Центра вошли разом в его палату и предложили работать с нами. Мы так «вошли» ― я уж об этом позаботился! ― что он не согласиться не мог. Чураюсь любых церемоний, но я сам торжественно вручил ему халат под номером двадцать восемь.

― А кровью?

― Кровью ― нет, от братания со мною кровью он до поры до времени отказался: посчитал это поблажкой для себя. Мы стали духовными братьями. В два года мы с ним создали технологию… как попроще… способ обнаружения и возбуждения ключевых объектов памяти. И вдруг он сделал доклад «О типологии людей славянской расы для целей реаниматологии». Мы были потрясены открывающимися перспективами. В тот самый день мы прозвали его Русским Линнеем и постановили: ввести его разработки в наш преобразователь. Мой брат, стало быть, шагнул к больному. И тут я, Марья Сергеевна, никак, ну никак не ожидал, что этот шаг настолько потрясёт его. Я не учёл: он ― врач-то больше языком, а не глазами и руками, как почти все мы, кто работает у стола. Вот увидел он брито трепанированный череп и от покойного тела всякие отрезы, увидел тот оскал, к какому и я-то за десять лет практики привыкнуть никак не могу, увидел, как умершему больному, по заведённому в бригаде ритуалу, закрывают глаза, если были приоткрыты, залепляют воском нос, уши и склеивают губы, вот увидел он всю эту атмосферу нашей работы и сказал, ― не сразу, конечно, потом, когда пришёл в себя, месяца через два, ― сказал примерно так: «Человек в состоянии комы ― это кандидат в человеки, как утробный плод, это потенциальный человек на совести и умении не только врачей-медиков, но и тех людей, кто мог бы поделиться с ним частью своей жизни, своих жизненных сил…» Стоп… ― начал уже от себя добавлять. Но это всё к делу. А дело в том, что не умеет прекрасный наш человек делиться своими жизненными силами с ближним своим, не обучен делиться своей жизнью. Потому и приходится нам, именно команде Линнея, буквально отбирать у ближних людей кусочки их жизней, чтобы залатать ими прореху в жизни больного. Да нет: неудачное сравнение привёл, но не важно. Так вот, Марья Сергеевна, для чего, вы думаете, рассказал я вам о духовном своём брате?

― Чтобы возбудить во мне уважение и доверие к нему!

― Полное, Марья Сергеевна, абсолютное доверие, как к родной мамочке. Вам предстоит стать поводырём и секретарём Линнея в смысле информации о семье Саблиных и об их окружении. Успех дела могут решить какие-то часы, церемониться будет некогда ― это помните всегда. Ваше участие сэкономит нам время ― немного, но вам может стоить нескольких лет жизни, будьте готовы к этому. Как работает Линней ― это неизбежно, даже с моим предуведомлением, ― может показаться вам неэтичным и даже безнравственным, а я не смогу оберечь вас.

― И не надо меня беречь! А то мы успокоились больно дома ― не плачем уже даже. Мы, домашние, как-то привыкли за эти дни: Ваня в больнице ― лежит при смерти. Теперь даже кажется: он там век пролежал, и это уже как бы так и должно быть. Я тоже болела, год школы пропустила ― ну и что? Вот и пирог с мясом-рисом испекла мама сегодня, как ни в чём не бывало. Я за всё это так негодую на себя! Пустите меня к Ване: буду рядом ― не дам ему умереть!

― Будете, надо быть рядом! Всех вас ― самых близких ему людей ― начнут сегодня же учить: как быть рядом с больным.

Затренькал сотовый. Ямщиков на ходу слушал, задавал вопросы и время от времени бросал тревожные взгляды на свою спутницу.

― От стартового состава бригады не нашли пока четверых, Линнея в их числе. ― Ямщиков опустил телефон в карман плаща, на минуту задумался. Потом забормотал ― больше для себя: ― Странно, даже по спутниковой связи не отозвался. Куда мог деться? Сейчас запросили вокзалы и аэропорт Курумоч ― у нас там блат. Сподобился улететь до шторма? А дублёр Линнея организует дело за рубежом, и ещё трое ребят с ним… Если его не найдут, ― он остановился и прежним, воспалённым и невидящим, взглядом прошёлся по Маше с головы до ног и обратно, ― тогда я сам…

*****

В бумажном варианте роман не продаётся  слишком дорого автору обошёлся (издательский макет и типография  1254 руб/экз.), поэтому отпечатано всего 150 экз. ― исключительно для дарения друзьям, ученикам моей Школы и для рассылки на конкурсы. А в электронном виде роман продаю за 250 рублей, обычной цене подобных произведений в интернет-магазинах. Обращайтесь с заявкой («Хочу купить ваш роман…») по адресу: likhachev007@gmail.com, пришлю номер сбербанковской карты и по получении денег немедленно вышлю файл с романом. 

Читайте, пишите отзыв на указанный адрес! Приходите в мою дистанционную Школу писательского и поэтического мастерства учиться писать романы и стихи. Будет волнительно и интересно!

Сергей Лихачев на фоне Волги и Жигулёвского пивзавода в Самаре

Современный писатель в России. Заметки литературного агента

Юлия Зайцева, продюсер (в США это называется «литературный менеджер» — С.Л.) писателя Алексея Иванова, о тонкостях писательского ремесла, о взаимоотношениях с издательствами, спонсорах, гонорарах, авторских правах и многом другом.

Мне часто звонят из маленьких, но очень нефтяных городков:

— А можно Алексея Иванова к нам в библиотеку пригласить на встречу с читателями? Мы все оплатим, и гонорар, а заодно он книжки свои сможет попродавать.

Обычный звонок, таких много. Удивляет, что времена меняются, а представление о писателе – нет. Для большинства – это затюканный интеллектуал в дешёвом костюме и толстых очках. Он всюду расхаживает с пакетом книжек собственного сочинения, приготовленных на продажу, и всегда рад где-нибудь подработать.

Наверное, такая картинка была актуальна лет двадцать назад, в девяностые. Но тогда и бизнесмены выглядели по-другому. Сейчас от них уже и не ожидают золотых ошейников, «гаек» на пальцах и малиновых пиджаков, а писателя почему-то упорно запихивают в старый затёртый костюмчик.

Интервью Юлии Зайцевой «Профессия писатель»

«Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать»

Есть еще много других мифов. Например, что гонорар зависит от количества страниц в произведении. Поэтому развитие сюжета подчиняется не художественному замыслу, а счетчику у писателя в голове. Или миф о том, что псевдоним увеличивает тиражи. Или миф о издателе-диктаторе, который диктует писателю темы, сроки и буквально заставляет его выдавать по роману в год. Перечислять можно долго, за десять лет работы продюсером Иванова у меня много примеров скопилось. Наверное, уже пришло время их развенчать.

Но сразу оговорюсь, писатели бывают разные: кто-то пишет гениальные сказки для собственных внуков, кто-то вечерами после смены роман всей своей жизни, а кто-то раз в пять лет за счет спонсоров и местных грантов издает небольшим тиражом свои книжки. Все эти люди могут быть очень талантливы, но я буду говорить не о них. Я расскажу о том, как устроена жизнь и работа профессионального писателя. Причём профессионального в чистом виде, то есть того, кто живёт только за счет писательского труда. Просто мне это хорошо знакомо. И я честно могу признаться, что я тоже живу только за счет писательского труда. Этот писатель – мой босс, я на него работаю.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВОСЕМЬ МИФОВ О СОВРЕМЕННОМ ПИСАТЕЛЕ

1.ПИСАТЕЛЬ НЕ ПРОДАЕТ СВОИ КНИГИ, ОН ИХ ПИШЕТ.

Книги успешных писателей выходят десятками тысяч. Например, общий тираж ивановских книг уже давно перевалил за миллион. Их изданием и распространением занимаются издательства. Им принадлежат крупные книжные сети, охватывающие всю Россию. В одной такой книжной сети может быть больше сотни магазинов.

В этих магазинах работают тысячи профессиональных продавцов, которые и занимаются продажей книг писателя. От писателя требуется лишь передать издательству право на произведение и потом периодически заглядывать в банк, чтобы получить роялти (процент с продаж).

И здесь я должна снова оговориться. Успешный – не идеальное определение, но другого я пока не могу подобрать. Бывают писатели одной книги, эта книга может быть на слуху у читателей, критиков, получить все возможные премии и войти в золотой фонд русской классики.

Безусловно, в общечеловеческом смысле автор этой книги успешен. Но сейчас я пишу как продюсер, поэтому говорю об успешности только с точки зрения книжного рынка. Поэтому успешным буду здесь называть только писателя, который регулярно предъявляет публике новые книги, эти книги благополучно существуют на книжном рынке в течение многих лет и дают возможность их автору кормиться только от литературных трудов.

2.ПИСАТЕЛЬ НЕ ОРГАНИЗУЕТ ПРЕЗЕНТАЦИИ, ЕГО НА НИХ ПРИГЛАШАЮТ.

Презентации книг, встречи с читателями организуют издательства, книжные магазины, библиотеки, университеты, рестораны, кинотеатры, клубы. От писателя требуется написать хорошую книгу, которую захотят презентовать.

3.ПИСАТЕЛЬ НЕ ЗАРАБАТЫВАЕТ НА ВСТРЕЧАХ С ЧИТАТЕЛЯМИ.

Литературные и киногонорары успешных писателей достаточно высоки, даже в России. Как правило, они измеряются в миллионах. Поэтому представление, что писатель зарабатывает чёсом по встречам с читателями мягко говоря абсурдны.

Иванов, например, никогда не берет деньги за встречи, хотя предлагают почти всегда. Алексей зарабатывает только писательством (романы, сценарии, нон-фикшн).

4.ПСЕВДОНИМ НЕ УВЕЛИЧИВАЕТ ТИРАЖИ, А СОКРАЩАЕТ.

Блоггеры-всезнайки часто транслируют ошибочную мысль, что писатель в борьбе за внимание публики способен выкинуть любой фортель, например, взять псевдоним. Это мнение дилетантов. Если писатель известный, то каждая его книга – событие. Ее ждут и покупают. Главным рекламным фактором является само имя. А псевдоним обнуляет имя, обнуляет аудиторию и при этом взвинчивает расходы на рекламу никому не известного автора. Зачем тогда эта игра в псевдонимы? В каждом случае есть своя причина. Иванов, например, выпустил под невыгодным для издательства псевдонимом Алексей Маврин роман «Псоглавцы». Объясню зачем.

Иванов нетипичный писатель, он с легкостью жонглирует литературными жанрами. Исторические романы «Сердце пармы» и «Золото бунта» нельзя сравнивать с городской прозой типа «Блуда и МУДО» и «Географ глобус пропил» или сделанными по закону триллера «Псоглавцами» и «Комьюнити». Это разные художественные системы и законы построения у них собственные.

К сожалению, критики и читатели не всегда это понимают.

Им легче придумать один ярлык и пришпилить его сразу на все обложки. В результате фантастику объявляют провалом, потому что в ней недостаточно историзма, а триллер громят за отсутствие тонкой психологии.

Упрощенно говоря, если сравнить «Преступление наказание» с детективом Агаты Кристи, то получится что Достоевский – посредственный детективщик, а Кристи – провальный представитель психологического реализма.

Иванов хотел получить оценку, а не очередной ярлык, поэтому пошел на эксперимент и спрятался за Маврина. А издательство было вынуждено согласиться. Потому что успешный писатель по отношению к издательству – всегда диктатор.

5.ГОНОРАР АВТОРА НЕ ЗАВИСИТ ОТ КОЛИЧЕСТВА СТРАНИЦ.

Иначе на полках стояли бы только романы-эпопеи, а детских писателей, чьи книжки могут состоять всего из нескольких предложений, — вообще бы не было. Гонорар зависит от многих факторов, и все они скорее имиджевые, чем количественные: известность, экранизации, премии, авторитет писателя, профессионализм его агента и т.д.

6.ХОРОШИЙ ПИСАТЕЛЬ ПИШЕТ ТО, ЧТО ИНТЕРЕСНО ЕМУ, А НЕ ИЗДАТЕЛЬСТВУ ИЛИ ЗАКАЗЧИКУ.

Обычно издательства стараются «застолбить» хорошего автора: заключают с ним договор на книгу заранее и выплачивают приличный аванс. При этом издательство не знает, какое произведение получит в итоге. Тему, сюжет, название писатель определяет сам. А издательству остается только надеяться на то, что талант писателя не подведет.

Художественные произведения профессиональных авторов не требуют особенных вложений и как правило коммерчески успешны. А вот документальные книги (нон-фикшн) можно издать только с помощью спонсоров, одно издательство такой бюджет не потянет.

У Иванова это «Хребет России», «Горнозаводская цивилизация», «Ёбург», «Вилы». Для их подготовки нужны экспедиции, фотографии, люди.

В каждую книгу спонсоры вкладывают по несколько миллионов, им известна тема, они верят в автора. Но содержание Иванов всегда определяет сам. Не только потому, что хороший писатель – это свободный писатель. Но и потому, что заказной корпоративный продукт никогда не станет всероссийским бестселлером. А писать для сотрудников предприятия и их жен – расточительство.

7.ПРОДЮСЕР НЕ РОСКОШЬ, А СРЕДСТВО ПРОДВИЖЕНИЯ.

Часто приходится слышать ироничное: «Продюсер у писателя? Вот бы Пушкин лопнул от зависти». На что хочется ответить: «А вас не смущает, что у земледельцев появились комбайны?» А если серьезно. Сегодня это нормальная практика, когда интересы писателя представляет кто-то.

Чаще всего это агентство, которое курирует сразу несколько авторов. Оно помогает им управлять правами, борется с нарушениями, заключает договоры с издательствами.

Самостоятельно писателю достаточно сложно с этим справляться не только потому, что нужно разбираться в авторском праве, налогах и ориентироваться в книжном рынке. А еще и потому, что одновременно с произведением возникает множество способов его использования.

Роман, например, можно издать, перевести на другой язык, выпустить в электронном виде, записать в формате аудиокниги, сделать инсценировку для театра, экранизировать, разработать квест или компьютерную игру. И все это разные виды прав, разные компании и разные договоры. А теперь умножьте это на количество произведений, у Иванова, например, их 20. И еще не забудьте учесть, что каждые 3-5 лет по каждому случаю нужно решать: продлевать отношения с этой компанией или подыскивать новую.

Это я описала самую простую схему: успешный писатель + его агент. Она подходит, когда автор пишет только художественные произведения.

Но бывают ситуации посложнее, как с Ивановым. Кроме романов, ему интересно писать сценарии, готовить сложные иллюстрированные книги в жанре нон-фикшн и снимать телепроекты. Поэтому здесь нужен продюсер, который будет решать все задачи агента и еще, плюсом, искать деньги на сложные проекты, организовывать съемки, экспедиции, обеспечивать продвижение, следить за имиджем и т.д. Чаще всего под руководством продюсера все эти вопросы решает команда из нескольких человек (продюсерский центр): бухгалтера, юриста, фотографа, имиджмейкера, водителя и т.д.

8.ПИСАТЕЛЬ И ЕГО ПРОДЮСЕР – ЭТО ДВА РАЗНЫХ ЧЕЛОВЕКА.

Иногда пишешь что-нибудь об Иванове или о наших проектах, а потом встречаешь в СМИ: «Писатель устами своего продюсера объявил …». Писатель ничего не объявляет устами своего продюсера так же, как Билан не поёт устами Рудковской. Продюсер и писатель – это два самодостаточных человека со своим голосом и со своей позицией. Они вместе делают одно дело, только у каждого в этом деле своя роль.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПИСАТЕЛЬ vs ИЗДАТЕЛЬ

Современный писатель связан множеством отношений: с библиотеками, театрами, кинокомпаниями, СМИ, звукозаписывающими студиями, производителями компьютерных игр и гаджетов… Но вся эта цепочка мгновенно рассыплется без главного – отношений с издательством.

В ПОИСКАХ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Профессия писатель начинается ни с первой изданной книги (ее можно выпустить и за свой счет), а с первого издательского гонорара. Не важен его размер, пусть это две сотни долларов, главное, что издательство раскошелилось на писателя. Оно как минимум потратилось на верстку, дизайн переплета, гонорары редактору и корректору, полиграфию, рекламу и распространение. А если учесть, что за издательским кошельком неустанно следят не только филологи с дипломами и диссертациями, но и экономисты маркетингового отдела, то сразу можно сделать три вывода.

Первый, и самый главный, — текст чего-то стоит.

Второй – у писателя появилась аудитория, потому что издательство захочет вернуть потраченное и продаст его книги.

И третий вывод – от писателя ждут следующего произведения, иначе для чего было все это начинать?

Я имею в виду прежде всего ведущие издательства. К сожалению, российская действительность такова, что сетями распространения (книжные магазины) владеют только крупные издательства, поэтому профессиональные писатели в основном печатаются в столицах.

БЕРЕГИТЕСЬ СПОНСОРОВ

Алексей Иванов искал своего издателя 13 лет. За это время он написал в стол несколько фантастических повестей и романы «Общага-на-Крови», «Географ глобус пропил», «Сердце пармы».

Но у большинства начинающих авторов на годы борьбы и поисков стойкости не хватает, и они, отчаявшись, выбирают другой путь: выпускают книгу за свой счет, за счет спонсора или гранта. А это, как ни странно, уже приговор.

Скорее всего, эти люди никогда не станут профессиональными писателями. Они будут известны в узком кругу ближайших знакомых и не получат ни экспертную аудиторию, ни читательскую, прежде всего потому, что самостоятельно с одной книгой невозможно пробиться в книжные сети, а потерять на этом кучу времени, энергии, да еще и разочароваться в человечестве – очень легко. Бывают, конечно, редкие исключения, когда такой «самиздат» выстреливает. Но правильно ли основывать стратегию на одном из тысячи шансов?

Таким исключением стал писатель Андрей Рубанов. Первый роман «Сажайте, и вырастет» он издал за свой счет, каким-то чудом книга попала к ведущему российскому критику Льву Данилкину, он опубликовал рецензию, издательство обратили внимания на новое имя, и дело пошло…

Но сотни других авторов всю жизнь хранят коробки оплаченных ими книг. Поэтому писателю нужен издатель, а не спонсор. Путь к издателю лежит через семинары, конкурсы дебютантов, личные контакты, литературные агентства, и деньги здесь ни при чём.

РОМАН С ПРОДОЛЖЕНИЕМ

Первый издатель – это всегда чудо, счастливый случай, которым писатель вознаграждается за талант, настойчивость и потерянные нервы. И к этому чуду нужно не только стремиться, но и готовиться.

На сайт Иванову как-то пришло раздражённое письмо от одного господина. Он считал себя автором гениального романа, заслуживающего «Большой книги». Но в оргкомитете премии писателя, понятно, отфутболили, и теперь он ищет правды вместо того, чтобы подумать о следующей книге.

Издательствам не интересны авторы одного текста. Всё очень прагматично, в них не выгодно вкладывать деньги. На рекламу нового имени нужно потратиться, одна книга вряд ли окупит вложения, поэтому издатель должен быть уверен, что автор будет писать еще и писать качественно.

В этом смысле дебютант Иванов с тремя будущими бестселлерами в кармане оказался идеальным писателем, издательской мечтой, и уже через год после публикации первого романа стал знаменитым.

ПИСАТЕЛЬ ВСЕГДА ПРАВ

И здесь наступает долгожданный перелом. Известный писатель уже не ищет издательство – он его выбирает.

Выбирает подходящее качество, финансовые условия, авторитет. Автор, доказавший свое мастерство и намерение писать до «последней капли чернил», получает полный карт-бланш, подкрепленный увесистым авансом за еще ненаписанное произведение. Некоторые читатели и даже критики наивно полагают, что автор постоянно находится под редакторским прессом, согласует название, жанр и тему произведения.

Ничего подобного. Заключив договор с писателем, издатель знает только, что к назначенному сроку получит новый роман. Название, тема, сюжет, объем и даже жанр никому, кроме автора, не известны. Бывает, что в момент заключения договора, и сам писатель не знает, о чём будет его следующая книга. Так что лучший контролер современного автора – это его совесть и, конечно, читатель, голосующий за книгу своим кошельком.

ПОЛЦАРСТВА ЗА РОМАН

Книги читаются быстро, а пишутся очень медленно, поэтому главный вопрос издателя к автору всегда один и тот же: «Когда следующий роман?» Издательская мечта — получать два новых романа в год. Редкий писатель с магистрали российской прозы согласится на это твёрдое задание. Ведь в современном мире столько соблазнов, а известность и финансовая состоятельность дают писателю свободу пойти у них на поводу.

Пелевин, Быков, Прилепин, Иванов и др. выпускают примерно один роман за два года. А в перерывах Быков, например, пишет сборники стихов, эссе и пьес, снимается в ток-шоу, ведёт эфиры на радио, активно курсирует по стране с литературными делегациями и писательскими поездами, принимает участие во всевозможных презентациях, премьерах и фестивалях. А не большой любитель тусовок и презентаций Иванов развлекается тем, что, путешествуя по стране, пишет нон-фикшн («Хребет России», «Увидеть русский бунт», «Горнозаводская цивилизация», «Ёбург»).

НОН-ФИКШН НА МОЮ ГОЛОВУ…

Вздыхает издательство, ему предстоит вложить деньги в книгу, которая, в отличие от романа, потребует больших затрат на дизайн и полиграфию, а тиражи и прибыль заведомо будут меньше. Вздыхает продюсер, ему нужно убедить спонсора выложить приличную сумму, чтобы писатель, фотограф и сам продюсер год путешествовали по стране и не думали ни о чём, кроме уральских горных заводов и пугачёвского бунта.

Радуется только беспечный писатель, пусть он получит за этот труд в разы меньше, чем за роман, пусть мозги вскипят над историческими талмудами, пусть будет заезжен в хлам новый автомобиль, зато писатель оторвется по полной.

А если серьезно, то нон-фикшн в том формате, котором работает Иванов, – это роскошь от культуры, и ее может себе позволить только состоявшийся и состоятельный автор. Деньги спонсоров дают возможность писателю и его команде год работать над книгой, вложения издательства помогают книге выйти в свет.

Конечно, в итоге писатель получит свой гонорар, но он будет не сопоставим с доходами от романа. Капитализация романа всегда гораздо выше, у него большая аудитория, тиражи и множество способов использования (экранизации, постановки и т.д.) Так что каждая новая книга Иванова в формате нон-фикшн – это удовольствие, за которое он готов заплатить.

ПРОИЗВОДИТЕЛЬ ВАКУУМА

В первой части («Восемь мифов о современном писателе») своего инсайдерского текста я уже рассказала о продюсерах и агентах, их функциях и отличиях. Осталась только добавить, что главная задача продюсера – создать вокруг автора вакуум, свободное пространство, которое писатель заполнит тем, что нужно ему, чтобы творить в свое удовольствие.

За пределами этого творческого пространства останутся денежные расчеты, организация встреч, интервью, оскорбления завистников, неумная критика, особенно настойчивые фанаты, политические разборки и даже издательство. Потому что все они упрутся в забор с табличкой «Продюсер». А писатель будет выглядывать из-за забора только тогда, когда ему захочется погулять.

P.S. Из давнего разговора с Дмитрием Быковым.

Д.Быков: Я так много работаю (книги, эфиры, шоу, преподавание…), и у меня нет продюсера.

Ю.Зайцева: Потому, Дмитрий, вы так много и работаете…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. БУМАГА ВСЕ СТЕРПИТ

Ну вот мы и добрались до темы, которую яростно обсуждают последние пятнадцать лет издатели, редакторы, экологи, журналисты, писатели, учёные, библиотекари, блоггеры: Кому нужны бумажные книги? И связанную с эти проблему авторского права в сети.

Как любой пользователь, я очень люблю халяву и мечтаю абсолютно бесплатно прочитать все книги мира. Как любой продюсер я стремлюсь поменьше работать и побольше получать и мечтаю, чтобы книги моего автора покупали все и дорого.

Как читатель и филолог я ценю качественную литературу и мечтаю, чтобы талантливых писателей было больше, и чтобы всё они были профессионалами, то есть все свое время тратили на производство хороших текстов для моего потребления. Вот эти лебедь, рак и щука и тянут повозку, в которой сидит ничего не понимающий автор и ждёт, кто же, наконец, победит. Из этой повозки и начну рассуждать.

РЕАЛЬНОЕ ИЛИ ВИРТУАЛЬНОЕ?

Бумажные или электронные книги? Есть несколько противоположных мнений по этому поводу, и все они, как мне кажется, правильные. Бумажные книги – загубленные леса, электронные книги – это, возможно, испорченное здоровье (никто ведь пока доподлинно не знает, чем гаджеты обернутся для человека).

Бумажные книги – кубометры пространства, электронные – тысячи текстов у тебя на ладони. Бумажные книги – многовековая культура чтения и полиграфии, электронные – очень удобный для потребления дистиллят. И т.д. и т.п. Сколько плюсов – столько и минусов. С точки зрения содержания писателю все равно, в каком виде его текст дойдёт до читателя. Но вот с точки зрения финансов – разница просто критическая.

В нынешней рыночной ситуации смерть бумажных книг будет означать конец профессии писатель. Причина очень простая: реальный гонорар сегодня приносят только бумажные книги. И дело не в том, что современный интернет – это пространство для вполне законного с точки зрения морали воровства.

Даже в этой ситуации официальных (скачивающих за деньги) читателей у электронного издания в несколько раз больше. Каждый квартал я получаю отчёты от «ЛитРес» по электронным правам Иванова. Количество просмотров и скачиваний очень приличное, и по некоторым позициям в разы превышает бумажные тиражи, а гонорары почти такие же виртуальные, как сами тексты.

Что делать? Повышать плату за скачивание? Не думаю, в России она и так не маленькая. Бороться с воровством? Не уверена, что это увеличит количество официальных просмотров в необходимое количество раз. Поиски пока еще ведутся.

Кто-то экспериментирует с системой добровольных постфактумных платежей, когда после прочтения книги читатель перечисляет автору сумму, которую определяет сам. В России, на мой взгляд, в силу менталитета это не очень жизнеспособная система.

Есть и другие варианты.

Несколько лет назад руководство портала «Имхонет» предложило Иванову такую альтернативу: автор пишет роман, текст которого по главам выкладывается в сеть. Каждая следующая глава появляется только после того, как взносы читателей оплатят предыдущую. Интересный эксперимент, Иванов пока от него воздержался, а вот писатель фантаст Лукьяненко, говорят, решился попробовать. О результатах пока не знаю.

В МАГАЗИН ИЛИ НА ПОМОЙКУ?

Большинство россиян ходят в интернет не как в магазин, а как на помойку. В магазине всё только за деньги, воровать – страшно, стыдно, а для кого-то и не имеет смысла, потому что и так на всё хватает. На помойке всё общее, не первой свежести, не лучшего качества и брать нужно пока никто не видит, но зато абсолютно бесплатно. Самая качественная помойка в мире – это рунет.

Сюда вперемешку с мусором выбрасывают все достижения современной мировой культуры: книги, фильмы, сценарии, иллюстрации, фотографии, архитектурные и дизайнерские проекты. И выбрасывают, конечно, не производители, а их «благодарные» потребители: читатели, зрители, слушатели. Делают это абсолютно открыто, без злого умысла, полные желания кому-то помочь.

У Иванова, как и у всех писателей, режиссеров, музыкантов, в интернете есть фанатские странички, к которым сам автор не имеет никакого отношения. Там почитатели не только обсуждают творчество, но и делятся друг с другом халявными ссылками на романы. В России это в порядке вещей. Помню, когда вышел в прокат «Географ», поклонники Тодоровского с готовностью кидали пиратские ссылки на фильм прямо в фейсбук Валерия, не задумываясь, что этим могут сорвать прокат, лишить прибыли компанию Тодоровского и убить производство других хороших фильмов.

УКСУС НАХАЛЯВУ

Интернет обрушивает гонорары профессиональных писателей. Я четко почувствовала это пять лет назад, когда суммы контрактов с издательствами сократились в разы. Идеальная для писателя рыночная среда сегодня выглядит не только утопично, но и слишком непрогрессивно: для писателя лучше, чтобы в интернете книг не было вообще, даже за деньги. А это не только невозможно, но и неправильно.

Поэтому нужно придумывать какие-то механизмы обитания культуры в сети выгодные не только потребителям, но и производителям. И, на мой взгляд, эти механизмы обязательно должны быть рыночными, иначе писатель потеряет возможность свободно творить и конвертировать результаты своего творчества в адекватный заработок.

Это либо вернёт нас в совок, когда государство возьмет на себя финансовую ответственность за судьбу писателя и, конечно, будет требовать от него идеологического соответствия, либо писательство, как профессия, умрет, превратившись в хобби, что, безусловно, снизит качество текстов. И в том, и в другом случае мы нахаляву получим уксус.

ЭЛЕКТРОННЫЙ СТАРТАП

Понятно, что интернет-контент не может быть платным тотально. Хотя бы потому, что существует армия любителей, которые согласны сами приплачивать за то, чтобы их читали, смотрели или слушали. Интернет – идеальная площадка для стартапа, он помогает получить аудиторию, обратить на себя внимание профессионального сообщества и т.д.

Именно так начал свою карьеру писатель Дмитрий Глуховский. Он дебютировал в сети, регулярно выкладывая главы своего романа «Метро 2033» в своем ЖЖ и на сайте m-e-t-r-o.ru. Таким образом Глуховский получил широкую аудиторию, привлёк к себе внимание профессионалов, и в 2005 году его роман вышел в издательстве «ЭКСМО».

Интернет сделал свое дело, теперь Дмитрий профессиональный писатель, последние свои произведения издает в «АСТ», а их электронные версии доступны для платного скачивания на официальных сайтах.

Так что современный профессиональный писатель – это всё еще тот, кто издается на бумаге. Сетевые варианты появились, но пока не сложились в рынок. И писателю остается рассчитывать только на то, что бумага все стерпит.

29.10.2017

Материал взят отсюда: http://lit-ra.info/articles/professiya-pisatel/

Уроки поэтического мастерства. 1. Субъектная организация поэтического произведения. Поэтический субъект и автор. Lessons of poetic skill. 1. Poetic subject and author

Москва, усадьба Покровское Глебово-Стрешнево

Специфика лирики как рода литературы заключается в том, что здесь «на первом плане единичные состояния человеческого сознания: эмоционально окрашенные размышления, волевые импульсы, впечатления, внерациональные ощущения и устремления». Независимо от избранной темы определённое состояние сознания так или иначе всегда раскрывается в лирическом произведении. Если изображается пейзаж, он существует не сам по себе, а в восприятии некоего субъекта:

«Куда ни обращаю взор,

Кругом синеет мрачный бор

И день права свои утратил».

                          Афанасий Фет, «Лес»

Определённо-личное предложение, употреблённое в первой строчке, свидетельствует о том, что некий субъект увидел этот лес и обратил внимание именно на эти детали. Если нет непосредственных указаний на наличие воспринимающего субъекта, характерен сам выбор деталей, использование эмоционально-оценочных слов, тропов, интонационно-синтаксических средств и т.д. Вот начало стихотворения Есенина «Топи да болота…»:

«Топи да болота,

Синий плат небес.

Хвойной позолотой

Взвенивает лес».

В поле зрения поэта ― земля, небо, лес между ними. Они не просто названы, но и охарактеризованы: метафора «синий плат небес» вызывает ассоциации с фольклором, хвойная позолота выдаёт пристального наблюдателя (хвоя зелёного цвета, но солнце её золотит), неологизм «взвенивает» ― метонимия, намёк на птиц, задевающих ветви.

Итак, когда мы читаем поэтический текст, мы можем по разным признакам воссоздать образ того, кто говорит с нами с его помощью. Этот образ принадлежит не автору стихотворения, а поэтическому субъекту — он возникает во время чтения каждого конкретного стихотворения, поэмы или цикла стихов и не существует за их пределами. Но это не значит, что поэт никак не влияет на то, каким будет видеть субъекта читатель: он, насколько может, предсказывает реакцию читателя, создаёт вполне определённый образ субъекта.

В поэзии прошлых эпох субъект часто подчинялся требованиям жанра: читатель заранее предполагал, что субъект торжественной оды будет восхищаться победами русского оружия и величием монарха, а субъект элегии — оплакивать ушедших близких или любовные горести. Различные жанры в разной степени требовали определённости субъекта, при этом возникал особый потенциал художественной выразительности — сознательное отступление от жанровых требований.

В современной поэзии уникальный и независимый субъект создаётся в каждом стихотворении, хотя отдельные поэты могут стремиться создать единого субъекта для всех своих произведений (это один из способов создать некое важное для автора надтекстовое единство).

Самый простой способ указать на поэтический субъект — использовать местоимение «я». Иногда кажется, что появление «я» в поэтическом тексте означает, что с нами говорит его автор и что с помощью этого текста мы видим мир его глазами и даже можем узнать что-то о самом авторе. Но это не так: поэт, который использует это местоимение, всегда особым образом конструирует субъект стихотворения. Где пролегает граница между субъектом и поэтом, читатель сказать не может. Более того, часто на этот вопрос не может ответить и сам поэт. Пример — Елена Гуро. Субъект её стихов часто оплакивал потерянного сына, и большинство читателей были уверены, что в жизни поэтессы действительно случилась такая утрата, однако у Гуро не было детей.

Для того чтобы создать впечатление авторского голоса, поэту необязательно употреблять местоимение «я». Подобный эффект может создаваться разными способами: поэт может сообщать подробности из своей жизни, в которые читателю легко поверить, либо открыто заявлять, что текст написан «от первого лица». Хотя субъект может явно характеризовать себя, в большинстве случаев мы судим о нём по косвенным данным: по деталям, которые он упоминает, по словам, которые он выбирает, по особенностям его взгляда на мир. Речевая характеристика субъекта помогает читателю составить представление о том, с кем он имеет дело. В ход могут пойти самые разные языковые средства: высокие или просторечные слова, обороты и формы, простое или усложненное строение фразы.

Например, слова из церковного обихода часто встречаются в стихах поэта и священника Сергея Круглова, и их употребление свидетельствует о том, что субъект его стихов если и не совпадает с автором, то не менее, чем автор, причастен к жизни церкви:

«Молодой дьякон, вбегле хиротонисан,

С плачем просыпается: приснилось ему,

Что служил он лихорадочно, среди каких-то кулис,

И пахло мышами, а сцена ползла во тьму.

Что служил он с потным позором, в одних трусах,

В ораре́, прилепленном скотчем к плечу, бледный, как мел,

И голос дрожал, а в уничтожающий ответ

Хор незримый «анаксиос!» гремел».

О погружённости субъекта в церковные реалии говорят здесь не только общеизвестные понятия и образы (дьякон и хор незримый), но и специфические слова греческого происхождения, значение которых известно далеко не всякому читателю: хиротонисать (наделять человека саном, дающим право совершать церковные обряды), орарь (лента из цветной ткани, часть облачения дьякона), анаксиос (буквально «недостоин» — возглас, который произносится при снятии сана), даже наречие вбегле́ представляет собой церковнославянизм, обычно не встречающийся в общеупотребительном языке. Таким образом, субъект этого текста сразу получает целый ряд косвенных характеристик, позволяющих точнее определить его.

Некоторые поэты ищут способы указать на различие субъекта и автора, другие пытаются создать иллюзию их близости. Иногда поэт целенаправленно конструирует такой субъект, который максимально отличается от него самого, и подчёркивает это отличие. Например, текст может быть написан от лица какого-либо исторического персонажа (так происходит в стихотворении Брюсова «Я — вождь земных царей и царь, Ассаргадон…») или от представителя такой социальной группы, к которой никак не может принадлежать поэт (например, русский поэт XIX — начала XX века мог писать от лица цыгана, при том, что в силу социальных причин цыган в Российской империи вряд ли стал бы печатающимся поэтом). В таких случаях говорят о ролевой лирике, а субъекта такой лирики часто называют авторской маской.

В современной поэзии ролевая лирика встречается относительно редко: она задаёт слишком жёсткую границу между автором и поэтическим субъектом, в то время как в поэзии последнего полувека наблюдается интерес к тому, чтобы сделать эту границу более гибкой, заставить читателя каждый раз заново решать, с кем он имеет дело — с автором или сконструированным им поэтическим субъектом. Несоответствие, которое неизбежно возникает между автором и поэтическим субъектом, часто находится в центре внимания современных поэтов. Яркий пример такого сложного отношения к субъекту можно найти в поэзии Дмитрия Пригова: этот поэт часто употреблял местоимение первого лица, но при этом в каждом случае находил возможность подчеркнуть, что читатель имеет дело не с «я» поэта, а с искусственно созданным субъектом. В 1980—1990-е годы стихи Пригова вызывали дискуссии о том, есть ли в них хотя бы след автора как человека. Однако поэт самой своей практикой показывал, что это неверная постановка вопроса — поэтический субъект всегда сконструирован, и включает ли эта конструкция что-то от «живого поэта», сказать никогда нельзя:

«Килограмм салата рыбного

В кулинарьи приобрёл

В этом ничего обидного —

Приобрёл и приобрёл

Сам немножечко поел

Сына единоутробного

Этим делом накормил

И уселись у окошка

У прозрачного стекла

Словно две мужские кошки

Чтобы жизнь внизу текла».

В этом стихотворении Пригов намеренно обошёлся без местоимения «я», однако оно часто воспринималось читателями как повествование от первого лица (благодаря узнаваемости советских реалий и автобиографическому совпадению — у поэта был сын). На первый взгляд, в стихотворении говорится о нежной любви к сыну, но при этом почти каждая строчка заставляет задуматься о том, мог ли интеллектуал Дмитрий Александрович Пригов сказать всё это всерьёз. Стихотворение выглядит «неумелым» и одновременно издевательским (как многие стихи этого поэта). Неудачные и попросту смешные выражения появляются здесь почти в каждой строке: это и три раза повторенный глагол «приобрёл» (как будто поэт не мог придумать рифму к этому слову), и «единоутробный сын», и «кулинарья» вместо кулинарии и т. д. Всё это заставляет думать, что поэт сознательно затрудняет читательское восприятие — одновременно указывает и на то, что стихотворение написано от лица человека Пригова, а не искусственно сконструированного субъекта, и на то, что человек Пригов никак не может говорить в этом стихотворении от собственного лица.

В других случаях поэты конструируют субъект так, что он кажется полностью совпадающим с автором. Такое совпадение часто называют прямым высказыванием. Например, в стихотворении Веры Павловойсообщаются реальные подробности биографии поэта:

«На четверть — еврейка.

На половину — музыкантша.

На три четверти — твоя половина.

На все сто — кто?»

Читателю этого стихотворения сообщают реальные подробности, но при этом ясно, что они далеко не всё говорят нам о человеке Вере Павловой. Даже когда поэт придаёт субъекту свои реальные черты, он умалчивает о чём-то: субъект конструируется из отдельных черт, действительно принадлежащих поэту. Эти черты придают тексту особую убедительность, создают ощущение подлинности — как будто мы слышим голос самого поэта. Важно понимать, что это только иллюзия. Поэт и субъект — это не одно и то же. Но автор может наделять поэтического субъекта собственной биографией. Если нам нравится стихотворение, мы часто хотим узнать, каким человеком был его автор и что именно подтолкнуло его к написанию этого текста. Как правило, в стихах нельзя найти прямого отражения жизни поэта, но это не значит, что биография не оказывает на стихи никакого влияния: биографические обстоятельства могут занимать важное место, но нужно помнить, что они лишь один из источников, при помощи которого можно понять, как устроен поэтический субъект стихотворения, и интерпретировать стихотворение в целом. Находя в лирическом субъекте биографические черты автора, мы глубже и объемнее представляем себе говорящего.

(На практике попытаться определить «диалектику отношений» автора и поэтического субъекта ученику можно будет, выполняя домашнее задание № 4 ― на примере стихотворений Бориса Рыжего).

Иногда субъект может приобретать черты некой коллективной общности (условного «мы»). Как и в случае «я», местоимение «мы» при этом может быть не выражено в тексте напрямую. Однако в таком случае читатель воспринимает субъекта как часть такой общности. Такой субъект в значительной степени определяется коллективной идентичностью, соотносится с определёнными политическими или социальными общностями. Субъект может по-разному соотноситься с этими общностями — полностью совпадать с ними или чем-то выделяться на их фоне. Наконец, сами эти общности могут быть воображаемыми или несуществующими — субъект может существовать на фоне некоего «мы», но установить его границы и свойства удаётся далеко не всегда. Читатель может довольно хорошо понимать, что за люди входят в «мы»:

«Мы были опытным полем.

Мы росли, как могли.

Старались.

Не подводили

Мичуриных социальных».

А те, кто не собирались высовываться из земли,

Те шли по линии органов, особых и специальных.

Всё это Древней Греции уже гораздо древне́й

И в духе Древнего Рима векам подаёт примеры.

Античность нашей истории!

А я — пионером в ней.

Мы все были пионеры».

В этом стихотворении Бориса Слуцкого можно довольно точно определить, кто такие «мы» — это советские люди, чьё детство пришлось на первые годы после революции, кто застал утопические проекты 1920-х годов и террор 1930-х, воевал в Великую Отечественную и т. д. В других случаях «мы» не определено детально, но при этом противопоставлено некоему «они». Под этим «мы» могут пониматься люди, принадлежащие к одному поколению, одному кругу, и, хотя поэт не сообщает нам, что именно объединяет этих «мы», можно сказать, что их число не бесконечно и они чем-то отличаются от окружающих их людей. Так устроено «мы» в стихотворении Иосифа Бродского:

«Нет, мы не стали глуше или старше,

мы говорим слова свои, как прежде,

и наши пиджаки темны всё так же,

и нас не любят женщины всё те же.

И мы опять играем временами

в больших амфитеатрах одиночеств,

и те же фонари горят над нами,

как восклицательные знаки ночи».

Наконец, под «мы» могут пониматься мы все. Такое мы словно приглашает читателя присоединиться к той общности, которая создаётся самим текстом и за его пределами не существует:

«А может быть, скажите, мясо

прикрыто занавесом музыкальным?

Быть может, ухо наше слышит,

что мы должны вкушать не помня —

чечётку дня и рукоятку полдня,

кровавый почерк полуночной мыши».

В этом стихотворении Александра Миронова присутствует местоимение «мы», и субъект явно соотносится с некоторой общностью. Однако что это может быть за общность — остаётся неясным: поэт сообщает, что эти «мы» «должны вкушать… чечётку дня и рукоятку полдня», но соотнести эти действия с какими-либо определёнными событиями, которые могли бы ограничивать круг этого мы, невозможно. Это «мы» приглашает к участию всех читателей стихотворения — каждый из них может сказать о себе и о других «мы».

Русский язык даёт возможность поэту избежать прямого указания на субъект. Глагол в прошедшем времени (например, «пришёл», «придумал») не выражает категории лица и может выражать действие, которое совершает я, ты или он.

«…ожидание тысячу лет

но время не ждёт — пора уходить

так валится старый тополь —

искрами сыплет

рвёт провода

гудки телефонов длиннее жизни

голоса в трубках становятся детскими

младенческий лепет

сзывает игрушки на утреннюю поверку

кто твой отец надувной заратустра?»

В этом тексте Павла Жагуна трудно обнаружить того, кто говорит: здесь есть фиксации состояний (ожидание тысячу лет), обращения к какому-то третьему лицу («кто твой отец надувной заратустра?»), наблюдения («так валится старый тополь»), но это не складывается в единую картину, потому что остаётся непонятным, кто фиксирует эти состояния, адресует речь к третьему лицу и совершает наблюдения. Может быть, это тот, кому пора уходить, но возможны и другие интерпретации — каждая фраза даёт слишком мало информации о той действительности, в которой разворачивается действие этого стихотворения. Кроме того, некоторые фразы оказываются скрытыми цитатами: например, последняя фраза стихотворения напоминает фразу «Люк, я твой отец» из известной космической саги «Звездные войны».

Использование поэтами цитат вообще ставит существование субъекта под вопрос. В случае если эти цитаты принадлежат к культурному багажу определённой социальной группы, их использование помогает читателю представить себе субъект (так происходит, например, в поэзии Тимура Кибирова, где в большом количестве используются цитаты из круга чтения советского интеллигента рубежа 1970—1980-х годов). Но если поэт сознательно использует такие цитаты, которые не опознаются читателем, или обращается к слишком разнообразным источникам, поэтический субъект выделяется с большим трудом. Он словно бы оказывается «расщеплён» между никому не принадлежащими фразами, которые ни по отдельности, ни вместе не способны помочь в выделении субъекта. Появление такого типа поэтического субъекта связано с развитием современных средств коммуникации. Воздействие интернета и социальных сетей привело к тому, что поэтические тексты стали появляться в контексте, который раньше был им несвойственен, — они часто окружены новостями, ссылками на те или иные ресурсы, личными впечатлениями о каких-то посторонних вещах. Такая организация информационного пространства заставляет некоторых поэтов по-новому смотреть на поэтический субъект: на первый план выходит вопрос, возможен ли единый субъект в условиях такого разнообразия информационных потоков. Поэты начала XXI века совмещают в рамках одного текста различные информационные потоки: кажется, что субъект таких текстов возникает из них непосредственно. Субъект проверяется на прочность — сумеет ли он сохранить свою целостность в современном информационном мире. Такая конструкция субъекта встречается в поэме Станислава Львовского «Чужими словами», в произведениях Михаила СухотинаАнтона Очирова и других поэтов.

В академическом литературоведении проблематика, о которой шла речь выше, обобщается термином «субъектные формы выражения авторского сознания» Были выработаны различные классификации этих форм, но наиболее широко вошла в литературоведение теория Бориса Кормана, выделившего три основные формы такого рода (прежде всего на материале стихотворений Николая Некрасова):

  1. Собственно автор и автор-повествователь. «В стихотворениях, где носителем речи является собственно автор, для читателя на первом плане какое-то событие, обстоятельство, ситуация, явление, пейзаж», в качестве примеров исследователь приводит стихотворения Некрасова «Перед дождем», «В столицах шум, гремят витии…», «Смолкли честные, доблестно павшие…». С «собственно автором» Корман сближает «автора-повествователя», который «рассказывает о каком-то другом человеке и его жизненной судьбе. <…> читатель прежде всего видит того, кто изображен, о ком рассказывается, и порой вовсе не замечает того, кто повествует». Таковы стихотворения «Свадьба», «Школьник». «…Повествователь существует для читателя как некто, воспринимающий героя; он видит героя, обращается к нему, размышляет о нем, но сам не является каким-либо лицом».
  2. Лирический герой. Он одновременно является «и носителем сознания, и предметом изображения, он открыто стоит между читателем и изображаемым миром; внимание читателя сосредоточено преимущественно на том, каков лирический герой, что с ним происходит, каково его отношение к миру, состояние и пр.». Как правило, в стихотворениях с лирическим героем есть местоимение «я», глагольные формы первого лица или иные грамматические показатели, что лирический субъект одновременно является объектом своих размышлений. Как, например, в стихотворении Некрасова«Если, мучимый страстью мятежной…», где отсутствует личное местоимение я, но герой рефлексирует, о чём свидетельствуют номинации (номинация в художественном тексте (от лат. Nominatio (наименование) 1) наименование персонажей, обозначение лиц или предметов; 2) цепочки повторов именований, относящихся к одному лицу или предмету; 3) динамика изменений в чередовании именований в речи повествователя):

«Если, мучимый страстью мятежной,

Позабылся ревнивый твой друг,

И в душе твоей, кроткой и нежной,

Злое чувство проснулося вдруг —

 

Всё, что вызвано словом ревнивым,

Всё, что подняло бурю в груди,

Переполнена гневом правдивым,

Беспощадно ему возврати.

 

Отвечай негодующим взором,

Оправданья и слезы осмей,

Порази его жгучим укором —

Всю до капли досаду излей!

 

Но когда, отдохнув от волненья,

Ты поймёшь его грустный недуг

И дождётся минуты прощенья

Твой безумный, но любящий друг —

 

Позабудь ненавистное слово

И упреком своим не буди

Угрызений мучительных снова

У воскресшего друга в груди!

 

Верь: постыдный порыв подозренья

Без того ему много принёс

Полных муки, тревог сожаленья

И раскаянья позднего слез…»

Номинации раскрывают чувства лирического героя. Он обуреваем мятежной страстью. Обычно страстью называют любовь, а ревность часто оказывается её следствием, особенно если человек к ней склонен («ревнивый твой друг»). Любовь такого человека не приносит ему ничего, кроме смятения чувств. Замена «я» на «ревнивый твой друг» свидетельствует о том, что герой в состоянии посмотреть на себя со стороны, подчёркивает ведущую роль героини в их отношениях, его способность оценивать себя с точки зрения другого (другой). Он осознает, что отношения с ним строить очень непросто, неслучайно называет себя безумным, но любящим. Союз «но» здесь очень важен: несмотря на все свои безумства, герой всё равно способен любить, только любовь его не гармоничное чувство, а бесконечное кипение страстей, приносящее несчастье не только ему, но и его возлюбленной. Его ревность способна пробудить в кроткой и нежной душе героини «злое чувство».

  1. Ролевой герой. Он носитель чужого сознания. Авторская точка зрения также выражена в стихотворении, но косвенно: фактически «»ролевые» стихотворения двусубъектны. Одно, более высокое сознание, обнаруживается прежде всего в заглавиях; в них определяется герой стихотворения («Косарь», «Пахарь», «Удалец» Кольцова, «Катерина», «Калистрат» Некрасова) и иногда — прямо или в иронической форме — выражается отношение к нему («Хищники на Чегеме» Грибоедова, «Нравственный человек» Некрасова). Сферой другого сознания является основная часть стихотворения, принадлежащая собственно герою».

Важно помнить, что существуют стихотворения, где в ходе лирического высказывания меняется субъектная организация: вначале лирический субъект выступает как голос, а потом превращается в героя. Например, в стихотворении Фета «Тургеневу» первые две строфы посвящены Тургеневу, который в то время жил в Баден Бадене («Из мачт и паруса — как честно он служил Искусному пловцу подведром и грозою! — Ты хижину себе воздушную сложил Под очарованной скалою. — Тебя пригрел чужой денницы яркий луч»). Но начиная с третьей строфы автор рисует свой портрет («Поэт! и я обрёл, чего давно алкал…»), хотя иногда и обращается к адресату («И верь!»). В автопортрете много автономинаций:

«Вот здесь, не ведая ни бурь, ни грозных туч

Душой, привычною к утратам,

Желал бы умереть, как утром лунный луч,

Или как солнечный — с закатом».

Конечно, лирика очень разнообразна, в ней много переходных, пограничных случаев. Но необходимо сначала определить «чистые» типы, чтобы понять взаимодействие разных начал в рамках одного стихотворения.

*****

школа, 5 кб

Школа писательского и поэтического мастерства Лихачева — альтернатива 2-летних Высших литературных курсов и Литературного института имени Горького в Москве, в котором учатся 5 лет очно или 6 лет заочно. В нашей школе основам писательского мастерства целенаправленно и практично обучают не более 6 месяцев — на первом этапе, общем для всех . Второй и главный этап обучения — индивидуальное наставничество: литературный наставник (развивающий редактор) работает с начинающим писателем над новым произведением последнего — романом, повестью, поэмой, циклом рассказов или стихов.

Приходите: затратите только немного денег, а приобретёте современные писательские навыки, сэкономите своё время (= жизнь) и получите чувствительные скидки на редактирование и корректуру своих рукописей.  

headbangsoncomputer

Инструкторы Школы писательского и поэтического мастерства Лихачева помогут вам избежать членовредительства. Школа работает без выходных. 

OLYMPUS DIGITAL CAMERA

Обращайтесь: Сергей Сергеевич Лихачев

Школа писательского и поэтического мастерства Лихачева:

РФ, 443001, г. Самара, Ленинская, 202

book-writing@yandex.ru

8(846)260-95-64 (стационарный), 89023713657 (сотовый) ― для звонков с территории России

011-7-846-2609564 ― для звонков из США

00-7-846-2609564 ― для звонков из Германии и других стран Западной Европы

8-10-7-846 2609564 ― для звонков из Казахстана

0-0-7-846 2609564 ― для звонков из Азербайджана

Интересы Школы представляет ООО «Юридическая компания «Лихачев»

Италия разлагается как некогда Римская империя

appendix-by-alexandra-petrova-395x600

Новая книга Александры Петровой, известной русской поэтессы и прозаика. За роман «Аппендикс» Петрова получила премию Андрея Белого за 2016 год в номинации «Проза».

Книга посвящена современному Риму и проблемам западной цивилизации: бедности, нелегальной миграции, моральному разложению элиты итальянского общества, тем же самым проблемам, которые в своё время привели к крушению могущественного Древнего Рима.

Явный кризис европейской цивилизации и поиск главными героями смысла жизни — основные темы книги.

800px-%d0%b2%d0%bf_%d0%b0%d0%bb%d0%b5%d0%ba%d1%81%d0%b0%d0%bd%d0%b4%d1%80%d0%b0_%d0%bf%d0%b5%d1%82%d1%80%d0%be%d0%b2%d0%b0

Петрова Александра Геннадьевна

Последние 28 лет проживает в Риме, с Италией знакома не понаслышке.

*****

А кто не умеет писать романы, приходите учиться в нашу Школу.

школа, 5 кб

Школа писательского мастерства Лихачева — альтернатива 2-летних Высших литературных курсов и Литературного института имени Горького в Москве, в котором учатся 5 лет очно или 6 лет заочно. В нашей школе основам писательского мастерства целенаправленно и практично обучают не более 6 месяцев. Второй и главный этап обучения — индивидуальное наставничество: литературный наставник (развивающий редактор) работает с начинающим писателем над новым произведением последнего — романом, повестью, поэмой, циклом рассказов или стихов.

Приходите: истратите только немного денег, а приобретёте современные писательские навыки, сэкономите своё время (= жизнь) и получите чувствительные скидки на редактирование и корректуру своих рукописей.  

headbangsoncomputer

Инструкторы — редакторы и филологи — Школы писательского мастерства Лихачева помогут вам избежать членовредительства. Школа работает без выходных.

OLYMPUS DIGITAL CAMERA

Обращайтесь:   Лихачев Сергей Сергеевич 

book-writing@yandex.ru  

8(846)260-95-64 (стационарный), 89023713657 (сотовый) ― для звонков с территории России 

011-7-846-2609564 ― для звонков из США

00-7-846-2609564 ― для звонков из Германии и других стран Западной Европы

8-10-7-846 2609564 ― для звонков из Казахстана

0-0-7-846 2609564 ― для звонков из Азербайджана

Адрес Школы писательского мастерства Лихачева:

РФ, 443001, г. Самара, Ленинская, 202, ООО «Лихачев» (сюда можно приходить с рукописями или за «живыми» консультациями по вопросам литературного наставничества, редактирования и корректуры)